Олег Яковлев - На златом престоле

«Вот какие среди них есть. Боярин волынский! Мстиславов вуй, правая рука! Вот из-за таких и все наши союзы ненадёжны и хрупки, как стекло. И у меня в Галиче таковых немало. Ума немного, зато гонору — хоть отбавляй! В них — всех бед корень. Хотят иметь власть над князем, обладать им, навязывать ему и всей Руси Червонной свою злую волю. Они — вороги пуще всякого Давидовича, пуще половца, пуще угрина лихого. В них — причина раздоров наших!»

От мыслей таких становилось тревожно, всё содеянное в последнее время представлялось зыбким, думалось с сокрушением: сколько же сил надо положить, сколько нота пролить, чтобы пригнуть таких, как Дорогил, к земле, чтобы подавить их, подмять, подчинить своей власти!

И хватит ли у него, молодого владетеля Галича, сил этих? Если даже сейчас порой охватывает его некая безнадёжная усталость, сковывающая волю, и хочется уйти, бежать от грязи и мерзостей этого мира. Была бы только рядом икона Богородицы, перед которой можно было упасть на колени и расплакаться. И отбросить в сторону все худые мысли, и очистить душу жаркой молитвой.

Но нет, так нельзя. Он — князь, он — Осмомысл, он должен суметь многое. Он добудет мир, он победит Давидовича и справится с Берладником. Иначе и быть не может.

На смену тревожным раздумьям пришло спокойствие, вернулась былая решимость, мысли становились яснее и светлее. Нет, он всё делает правильно. И он будет начатое продолжать. И сделает столько, сколько сможет.

Шумно на киевском княжеском подворье. Скачут туда-сюда скорые гонцы, ржут вздыбленные кони, скрипят подводы. Блестят в лучах осеннего солнца харалужные шеломы дружинников, кричит что-то, надрываясь, дворский, мельтешит проворная челядь. Убирают со двора столы после давешнего пира, бряцают чаши и подносы, уносятся на нижнее жило дорогие скатерти. Впереди — мытьё, стирка, чистка. И так всякий раз. Любит новый киевский князь шумные застолья, зовёт на них и бояр, и житьих, и купцов, и простой люд посадский. Всем старается угодить, всех на свою сторону склоняет. Знает: Киев покуда — не за него.

Изрядно оскудели в последнее время всегда обильные едой и питьём обширные погреба. Большой обоз готовит нынче ближний боярин Шварн Милятич в дальнюю землю вятичей. Следует пополнить запасы, привезти из старинных вотчин Давидовичей бочки с хмельным пивом и мёдом, мясо, овощи, крупы. Киевская-то земля оскудела после десятилетий нескончаемых ратей. Бежит народец, кто в Суздаль, кто в Новгород, кто в Галич.

Отдав распоряжения, поднялся грузный высокий Шварн в терем. Скрипели иод ногами половицы. В своём покое скинул боярин с плеч на руки челядинцу расшитую травяным узором ферязь [222] Ферязь — кафтан без воротника. , помыл у рукомоя руки, сел на лавку у слюдяного окна. Залпом опорожнил оловянную кружку ола, кряхтя, вытер усы.

В дверь просунулся гридень.

— Боярин, тамо из Владимира-на-Волыни гонец. Тебя зреть хочет.

— Покличь, — боярин насторожился.

Давно чуял он опасность. Родичи — князья недолюбливали Давидовича, считали, что не по праву занимает он киевский стол. Так оно, пожалуй, и есть, да только что такое право в нынешние лихие времена. Право — у сильного, а Изяслав Давидович был покуда силён. И сила его была — Черниговская Земля. Пусть сидит в самом Чернигове сейчас его молодший двоюродник, Ольгович Святослав, но всё одно, земля сия обильная, от брынских лесов до степного пограничья, от Курска и Мурома до Любеча на Днепре, вся в руках нынешнего киевского властителя. Но так ли уж он могуч? Имеет Давидович крепкий союз с шурином своим, половецким ханом Башкордом, сыновец Святослав Владимирович, княживший во Вщиже, всецело ходит в дядиной воле, Ольговичи тоже его покуда слушают, а остальные? Нутром чуял опытный Шварн — скоро ждать неприятностей.

Гонец с поклоном передал нацарапанную писалом на бересте грамотку от одного волынского доброхота. Писал волынянин о встрече Ярослава и Мстислава и об их союзе. Ещё писал, что примкнули к союзу тому угры, чешский Владислав и ляхи. И что мыслит Ярослав Галицкий снова требовать выдачи Берладника.

Крепко призадумался Милятич. По правде сказать, совсем не нравилось ему, что так привечает князь Изяслав этого изгоя. Спору нет — храбр Иван, благороден, честен, но... Из-за него не следовало бы начинать войну. Говорить с князем о том — что впустую воздух сотрясать. Не хочет Давидович слушать разумных доводов, что стоит отпустить Ивана на все четыре стороны. Получил свободу, избежал гибели — пусть бы убирался теперь из Киева подобру-поздорову, искал себе на земле место. Русь велика. Так ведь нет. Сидит сиднем в стольном, ест, пьёт с великокняжеского стола. С ним допрежь прочих советуется Давидович во всех делах. Тож, сыскал советчика!

Стиснул Шварн в десницу кулак, выругался зло. Спохватившись, отпустил гонца. Сызнова перечёл грамотку, повертел её в руках, вздохнул тяжко.

Что ж делать? Ведь не зря они сговариваются. Мстислав давно на Киев глядит, а галицкий князь хочет Берладника заполучить. Тут ещё угры, чехи, ляхи. И ещё Ростислав Смоленский о своих правах на стольный не преминёт вспомнить. А у них с Изяславом кто? Ольговичи не так уж и надёжны, половцы — тем паче, им лишь бы добыча была. Сыповец Вщижский тоже, давно ли требовал у Изяслава города и веси.

О чём бы ни начинал мыслить Шварн, одно приходило на ум — надо что-то с изгоем Берладником решать. Предан был Милятич князю своему, разделял многие его чаяния и честолюбивые надежды, но вместе с тем намного лучше Давидовича понимал он, какая каша заваривается в Южной Руси. Воевать не хотелось. Как-то надо было умирить Ярослава. Да, конечно, Ярослава! Он главный в этом союзе, его следует больше всего опасаться. Неслучайно Осмомыслом прозван, хоть и молод. Эх, Берладник, Берладник! Как же с ним быть?!

Так ничего и не придумав, пошёл Шварн ко князю. На пути в переходе попался ему какой-то черноризец с Библией в руках, и тут вдруг стукнуло, ударило боярину в голову: вот! Давно добивается Ярослав для Галича епископа. Надо идти к митрополиту Константину. Но сперва, конечно, перетолковать с князем.

...Давидович вкушал трапезу в большой зале с густо исписанными узорчатыми столпами. Рядом с ним были княгиня Марфа, Берладник и двое братьев Переславичей, Якун и Нажир. Увидев Шварна, Изяслав приветливо кивнул ему и пригласил сесть. Тотчас возникли перед боярином оловянная тарель с похлёбкой, ароматно пахнущий кус баранины и чара доброго вина.

Ели медленно, говорили мало. Наконец, улучив мгновение, стал Милятич рассказывать:

— Княже, слово к тебе имею. Гонец ко мне с Волыни прискакал. Доброхот один верный бересту прислал. Писано: сговорились промеж собой Ярослав Осмомысл Галицкий и Мстислав. Союз крепкий учинили. А окромя того, договор у них с угорским Гезой, богемским Владиславом и с ляхами.