Олег Яковлев - На златом престоле

Мину отвели в крытый рядном возок, скрутили руки и ноги крепкими ремнями, бросили на солому. Двое ратных остались его сторожить.

Что ж, смерть покуда прошла стороной. В эти мгновения Мина уже не вспоминал о потерянном товаре. Одно только хотелось — жить!

...Наутро шеститысячное войско Ивана выступило в поход. Галопом понеслись вершники по пыльному шляху. По левую руку извивался под палящими лучами солнца многоводный Прут. Впереди были жаркие сечи, были пожары и кровь, была неизвестность.

Лавиной обрушилась рать Берладника на Понизье, прошлась огнём по междуречью, месту, где ближе всего подходят друг к другу Прут и Днестр. Горели сёла, чёрный дым стлался над холмами и речными долинами.

Хоть и наказывал Иван не обижать крестьян, обходить стороной хутора и сёла, его не слушали. Половцы Турундая — те особенно свирепствовали, хватали смердов и людинов, связывали их арканами в цепи, стегали нагайками, гнали по дороге в степь. Многим, чтобы не могли убежать, подрезали на ногах сухожилия. Стоны и проклятия сопровождали Берладника по его пути.

Когда стал он укорять Турундая, солтан лишь презрительно осклабился.

— Для чего поход? Мы — твоя помогай, ты — наша не мешай! Добыча дай, добрый добыча! — бросил он Ивану на ходу и тотчас отъехал в сторону, давая понять, что разговор окончен.

Напрасно объяснял, убеждал князь-изгой, что щедро вознаградит каждого половецкого воина, что за одного только Мину потребует он такой выкуп, что хватит не одному беку или бею.

Нечай, тот больше угрюмо отмалчивался. Единожды на привале он не удержался, упрекнул-таки Ивана:

— Зря ты поганых на Русь привёл. Озоруют они излиха. Откачнёт народец, что набольшие люди, что простые, как княжить будешь?

Иван неожиданно вспылил:

— Все вы хороши советы давать! А что делать? Как мне стол воротить?!

Ответил ему сотник:

— Да нечего нам тут, в Понизье, делать! Брось, княже, затею сию! Давай уйдём в Берлад! Укрепишься, добрых удальцов наберёшь. А дальше видно будет.

— И тако до скончания дней корабли купецкие грабить да набеги на болгар и угров, яко тать, учинять?! Да за зипунами за сине море хаживать! — с отчаянием воскликнул Иван. — Нет, Нечай, не для меня то!

Сказал горькие эти слова князь-изгой, обхватил руками бритую наголо голову, вздохнул. Затем вдруг разом как-то подобрался, повеселел, подмигнул Нечаю. Молвил так:

— Ничего, друже! Начатое дело бросать негоже. Добуду стол княжой! А поганых не переделать.

Нечай хмуро кивнул.

...И всё-таки в Понизье Ивана помнили и любили. Когда отряд берладников во главе с самим князем подступил к расположенному на возвышенной равнине на речке Совице городку Кучельмину, крепостные ворота настежь распахнулись. Бородатые градские старцы подали Ивану ключи от города, красавицы девушки в нарядных сарафанах и кокошниках вынесли на рушниках хлеб-соль.

— Князь еси наш ты, Иване! — торжественно объявил старый посадник Творимир. — Я с твоим отцом ещё в походы хаживал.

Шумно приветствовала берладницкую вольницу толпа посадских. Отовсюду неслись возгласы одобрения.

Был пир на сенях посадничьих хором, после — мягкая постель, пуховые перины, от которых Иван давно отвык, и были объятия дочери Творимира, разбитной весёлой девицы.

Перед тем лукавый Творимир как бы невзначай осведомился:

— Слыхал я, супруга-то твоя в Смоленске опочила?

— Чего ты вдруг о ней? — сразу насупился Иван, вспоминая давно забытую, по сути, брошенную им во время долгих скитаний по Руси женщину. — Ну, почила, дак что?

— Не кручинься ты, княже. Мы тебе, еже что, вборзе добрую невесту подберём!

Подмигнул ему хитровато посадник, улыбнулся и тотчас отошёл, отодвинулся в сторону.

Теперь Иван, обнимая сочную, как ядрёное румяное яблоко, девицу, понимал, зачем вопрошал его Творимир об умершей жене. А что? Неплохой выбор — боярская дочь, да ещё столь пригожая!

Удовлетворив плоть, усталый с дороги Иван быстро заснул. Девица бесшумно соскользнула с ложа и скрылась в темноте. Наказ отца она исполнила, хотя, говоря честно, ждала от встречи с князем Иваном большего.

Впрочем, разве так уж это было и важно? Она станет княгиней, родит Ивану ребёнка, воссядет госпожой в галицком дворце — таком огромном, что аж дух захватывает. Мечты вызывали на миловидном лице дочери Творимира сладостную улыбку.

...Утром Иван, собрав десятников и сотников, учинил совет.

Берладники наперебой предлагали ему тотчас идти на Галич, благо, путь был недалёк.

— Всё Понизье за тебя! — басил грузный десятник Смолята. — Хотин сдался, Каменец, Черновицы!

Иван в ответ на такие слова лишь грустно усмехался. Один Нечай понимал, кажется, до конца их положение. Остальные, воодушевлённые лёгкими первыми успехами, рвались в бой.

Выслушав всех, Иван сам взял слово. Молвил твёрдо:

— На Галич нам рано идти. Сперва здесь, в Понизье укрепиться надобно. Пойдём на Ушицу. Коли сию крепость возьмём, и другие низовые города врата отворят. Ушица — главная в сих местах крепость. Запирает она путь Днестровский. А торговлей речной все сии городки живут.

— На Ушицу, дак на Ушицу! — прокричал Смолята. — Нам что! Куда ты, туда и мы!

После, когда стояли Иван с Нечаем вдвоём на забороле крепостной стены Кучельмина, вопросил князь-изгой мрачного во все последние дни сотника:

— Ты почто молчал?

Ответил ему бывалый ратник:

— Как я думаю, ты ведаешь. Не по нраву мне наш поход.

Вспылил, вспыхнул внезапно князь-изгой:

— Не по нраву, речёшь! Дак убирайся тогда, катись отсюдова! Беги в Берлад! Отсиживайся тамо! Заяц трусливый!

Понимал Иван, что в порыве гнева оскорбил, обидел тяжко старого своего товарища, но сдержаться не смог. Видел, как разом изменилось, словно бы окаменело лицо Нечая, как тяжёлым стал его взгляд, как сжались крепкие длани в кулаки.

Молча, не сказав больше ни слова Ивану, повернулся Нечай, сбежал быстро по крепостной лестнице во двор, вывел коня, забрался в седло и, стегнув скакуна нагайкой, галопом метнулся за ворота.

Иван его не остановил, смотрел только, насупившись, широко расставив ноги, как мчался Нечай вниз по склону холма, по петляющей змеёй узкой дороге.

К Ивану поспешал запыхавшийся Творимир.

— Извини, княже! Услыхал невзначай толковню вашу. Отметчик сей Нечай! Пошлю тотчас ему вослед холопов, переймут, воротят!

Иван встрепенулся, крикнул посаднику:

— Не смей! Не трогайте его! Пущай едет, куда хочет!

— Он волости мои на Сирете жёг! — проорал в ответ Творимир. Не слушая князя, приказал он двоим холопам догнать Нечая.

Оторопев от такого самовольства боярина, Иван с трудом удержал новую вспышку гнева. Встал на площадке заборола между зубцами стены, смотрел, как скачут холопы, оба в чешуйчатых ромейских бронях, с ног до головы облитые железом, как настигают они сотника.