Хэмптон Сайдз - Царство льда [litres]

Делонг скорректировал маршрут и повел моряков к земле, решив, что это все же остров Фаддеевский. В тот момент тон марша существенно изменился. Земля могла сулить пищу, пресную воду, дерево и возможность спасения. Более того, к земле можно было стремиться. Она могла стать их целью, их фокальной точкой. До острова оставалось еще много миль. Но его вид заряжал всех энергией. Моряки с новой силой тянули лямку, подчиняясь зычной команде Найндемана: «Ну-ка, взяли!» У них открылось второе дыхание. «Каждый тотчас превратился в Геракла», – заметил Мелвилл.

Чем ближе они подходили к острову, тем чаще встречали животных. В небе парили чистики, розовые чайки, кайры, беринговы бакланы и другие птицы. Впереди на льду виднелись силуэты морских млекопитающих. 14 июля с позволения Делонга Коллинз взял многозарядный винчестер и пошел на охоту. Через час он вернулся с тюленем. Моряки так изголодались по свежему мясу, что Делонг даже не стал сначала подвешивать тушу, чтобы она сперва успела остыть. Они разделали тюленя прямо на месте, вытащили жир и кости и разрезали теплое мясо на маленькие кусочки, которые быстро сварили в бульоне из говяжьего экстракта.

Кушанье получилось отменным. «Этот пир я долго не забуду, – признался Делонг. – Нам казалось, что мы поужинали в «Дельмонико». Эмблер дал более сдержанную оценку трапезе. Сначала, по его словам, «было очень вкусно», и он «съел немало, но к концу блюдо потеряло свой вкус». После обеда они выплавили из жира ворвань, которой смазали протекающие сапоги и палатки.

Через несколько дней Коллинз и Эмблер вместе пошли на охоту и вернулись с более крупной добычей – моржом. Коллинз первым поразил плавающего зверя и попал ему рядом с глазом. «Морж нырнул глубже, – писал Делонг, – и мы уже решили, что больше его не увидим». Но через несколько секунд моряки услышали глухой удар и заметили, как из-под ледовой корки выплескивается кровь. Эмблер подбежал к моржу и пять раз выстрелил ему в голову. Данбар подоспел с ножом, продырявил один из ластов зверя и пропустил сквозь него веревку, когда морж уже начал тонуть.

Совместными усилиями моржа притащили в лагерь. Это был молодой самец весом полторы тысячи фунтов. Делонг обрадовался этой удаче. «После разделки вырезки, филе, сердца, печени, мозга и ластов хватит нам как минимум на три трапезы, – написал он. – Вдоволь достанется и собакам». Когда моряки разделали моржа, у него в желудке обнаружились креветки, анемоны, морские огурцы и корюшка. В дело пошла вся туша. Шкуру разрезали на куски, чтобы обновить подошвы, жир переплавили в ворвань для смазки и розжига печей, костями укрепили побитые сани, а бивни отдали в качестве трофеев двум стрелкам, Коллинзу и Эмблеру, которые впоследствии использовали их в качестве ледорубов. Делонг счел получившееся жаркое «превосходным», хотя и «не таким вкусным, как тюленье, поскольку мясо было более жестким и не таким сладким». Ньюкомбу вареная шкура показалась «похожей на свиную голяшку – с уксусом она была бы весьма хороша».

Через четыре дня их запасы снова пополнились. 24 июля моряки заметили молодого белого медведя, мех которого перепачкался и стал коричневым от постоянных вылазок на землю. Алексей и Анегин некоторое время преследовали зверя и сделали издалека два выстрела, но не попали. Через несколько часов медведя увидел Карл Гёртц. Зверь бродил в пятистах ярдах от лагеря, очевидно чуя запах томящегося на огне моржа. «Гёртц незаметно подобрался к нему на расстояние около сотни ярдов, – написал Делонг, – и метко выпустил две пули».

Блюда из медвежатины превзошли даже недавние лакомства. Используя пустые жестянки из-под пеммикана, матросы приготовили стейки и ребра. Затем, по свидетельству Мелвилла, они «зажарили лапы и сделали жаркое из боков, используя его жир в качестве топлива». Два дня спустя туши как не бывало. За несколько трапез они расправились с пятисотфунтовым полярным медведем.

Можно без преувеличения сказать, что свежее мясо оказало целительное воздействие на моряков. В лагере снова стал раздаваться смех. Вернулось любопытство. Пополнился запас жизненных сил. Все, включая Чиппа, покинули список больных. По дороге к острову моряки по новой затянули удалые песни.

На несколько дней земля исчезла в густом, тяжелом от влаги тумане. Животных становилось все больше, что можно было считать верным признаком приближения к острову, но моряки не знали наверняка, сколько еще осталось до его берегов. Однажды, пока сам остров оставался скрытым за белой пеленой, облака над лагерем расступились и Делонг смог точно определить их местоположение. Результаты измерений оказались так удивительно хороши, что, собирая инструменты, капитан велел Мелвиллу незамедлительно сообщить их всей команде.

«Ребята! – громким басом провозгласил механик. – Капитан говорит, за последнюю неделю мы прошли 21 милю – и течение теперь нам благоприятствует». Лед больше не смещался на север быстрее, чем они спускались на юг, тем самым нейтрализуя все их усилия. Они наконец-то двигались вперед.

Моряки радостно закричали и, по свидетельству Мелвилла, с «новым рвением» взялись за работу, нащупывая путь в густом тумане.

Именно в эти радостные, но полные сомнений дни доктор Эмблер заметил живую бабочку, которая порхала среди льдов. Она была такой прекрасной и такой неуместной в этих краях, что моряки лишь улыбались, пораженно наблюдая за ее полетом. Бабочка! Они уже больше двух лет не видели этих хрупких созданий. По словам Делонга, она явно не могла быть «завсегдатаем» льдов и, «скорее всего, прилетела сюда с земли» – с земли, которая уже была совсем близко и давала достаточно тепла и стабильности, чтобы поддерживать столь невероятную на севере жизнь.

Переживая душевный подъем, моряки пошли дальше.

По дороге к острову один из моряков вернулся в список больных. Им стал Даненхауэр – его сифилитическая слепота становилась все хуже. Доктору Эмблеру приходилось уделять ему все больше и больше внимания. Глаз Даненхауэра, по свидетельству врача, «опух, воспалился и покраснел». Эмблер считал, что Даненхауэру снова может понадобиться операция, но большинство необходимых для процедуры инструментов пошли на дно вместе с кораблем. Доктору оставалось лишь обрабатывать граз хинином, делать противовоспалительные компрессы и время от времени продувать проблемную область. Но ситуация не улучшалась.

Еще хуже состояние Даненхауэра делало его категорическое нежелание признавать наличие проблемы. Он утверждал, что видит прекрасно – и, судя по всему, сам в это верил. Однако во время марша он постоянно проваливался в ямы и натыкался на мельчайшие препятствия. На его больной глаз была наложена повязка, а здоровый прикрывали снежные очки; вызванные сифилисом нервные тики пагубно сказывались на его способности поддерживать равновесие – по словам Эмблера, штурман стал настоящей «обузой». Однако гордость Даненхауэра и его желание не подводить товарищей не позволяли ему этого признать. Он настаивал, что может тащить поклажу наравне с остальными, – и вообще считал себя едва ли не самым сильным на льду.