Шэрон Пенман - Королевский выкуп. Последний рубеж

– Отлично, Уилл! – сказал Балдуин, лукаво поглядывая на Маршала.

– История еще не окончена, Балдуин. Поскольку Уилл… как бы это сказать… не так уж и юн, он, вполне объяснимо, притомился после таких хлопот. Кастелян свалился к его ногам, без сознания, но еще подающий признаки жизни. Поэтому, чтобы тот наверняка остался на месте, Уилл присел на него и стал дожидаться остальных. Устроился с таким комфортом, что я удивлен, как он не задремал.

Ричард поднял кубок с вином в шутливом салюте, а шатер огласился восторженными выкриками: «За Маршала!» Бросив растроганный взгляд на Уилла, король с шутливым укором продолжил:

– Однако человеку твоего положения, с проверенным годами боевым опытом, негоже так напрягаться. Тебе, Уилл, следовало бы оставить это молодым рыцарям, которым еще нужно заслужить репутацию – твоя-то слава в доказательствах уже не нуждается.

Уилл на шутки не обижался – не многие в пятьдесят способны на подвиги, подобные тем, что он совершил в этот день.

– Что ж, сир, могу сказать то же и о тебе. Я слышал, что твоим рыцарям пришлось тебя сдерживать, чтобы ты не бросился первым в пролом.

Ричард рассмеялся, признавая победу Маршала в этом обмене любезностями, а когда Уилл предложил ему кастеляна, за которого могли дать большой выкуп, король покачал головой.

– Нет, ты полностью заслужил это право. Назначаю тебя его господином и тюремщиком.

Уилл улыбнулся в ответ, наслаждаясь своим триумфом, тем более потому что знал – впереди их осталось немного, ведь годы, в конце концов, всегда побеждают.

– Мы взяли множество пленных, – сказал он Балдуину, – добычи хватит на всех.

Уилл смолк, потому что в лагере поднялся вдруг шум. Присутствующие насторожились, но тут же расслабились, заслышав радостные выкрики.

– Должно быть, Меркадье возвратился, – предположил Ричард и пояснил Балдуину, что рутье был в отъезде, в дальнем рейде. Они начали обсуждать выкуп, но отодвинулся полог, и в шатре появился Джон.

Отбросив формальности, Джон направился прямо к брату, лицо раскраснелось от возбуждения, зеленые глаза светились, как у кота.

– Ричард, ты вот-вот заранее получишь подарок ко дню рождения, может быть, самый лучший из всех! Хотел бы я его подарить, но это дело рук Меркадье. По крайней мере, я был тому свидетелем.

К тому времени весь шатер гудел от любопытства и высказываемых догадок. Но прежде, чем Джон успел закончить эффектную сцену, вошел Меркадье. Никогда нельзя было точно сказать, что он улыбается – угол его рта искажал уродливый шрам. Но сейчас ошибиться в выражении лица Меркадье было невозможно. Его обычные презрительная настороженность и едва приметная ухмылка совершенно исчезли, сменившись свирепым ликованием. Несколько воинов, следовавших за ним, втолкнули в шатер пленника и заставили опуститься на колени.

Ричард узнал этого человека еще до того, как тот поднял голову – другого объяснения нечестивому ликованию Джона и Меркадье просто не было. Перед ним стоял епископ Бове, бледный как мел, с черным синяком на лбу. Виски усыпали капельки пота, лицо было заляпано грязью, в бороде запутались комки засохшей крови. Но француз пытался храбриться.

– Должен ли я напомнить тебе, что я князь церкви? – сказал он.

Больше он ничего не сказал, поскольку Ричард расхохотался.

– Вот так теперь облачаются священники, чтобы служить мессу? – съязвил король, ткнув в сторону кольчуги епископа и его пустых ножен.

Бове стиснул зубы и выпятил подбородок.

– Я рукоположенный епископ, и святой отец в Риме не потерпит плохого обращения со мной.

Ричард продолжал веселиться.

– Не сомневаюсь, что святой отец в Риме предоставит тебе защиту, как и мне, когда меня держали в плену в Германии.

Бове попытался подняться, но люди Меркадье ему помешали.

– Руки прочь от меня, безродные мужланы! – взревел он, но они, не обращая внимания, заставили пленного снова упасть на колени.

Теперь на его щеках, как в горячке, проступили лихорадочные красные пятна.

– Назови свой выкуп, – выдавил он. Голос прозвучал хрипло, а взгляд выдавал отчаяние. – Назови, и я заплачу.

Не обращая внимания на слова Бове, Ричард оглянулся на остальных – все широко улыбались, наслаждаясь моментом почти так же, как и король. Он пожал руку Меркадье, сказав просто:

– Спасибо, мой друг.

На минуту Меркадье приоткрыл забрало, выказав истинное человеческое чувство – настоящее удовольствие. Обменявшись улыбками с Джоном, Ричард снова повернулся к Бове.

– Помнишь, что ты сказал мне той ночью, в Трифельсе? Я помню. Ты говорил о том, как много радости доставляет тебе видеть меня «холодным, голодным, грязным и закованным, как обыкновенный преступник». Разве ты забыл?

Бове провел языком по пересохшим губам и с трудом сглотнул:

– Ты не посмеешь! Только попробуй причинить мне вред, и погубишь свою бессмертную душу!

Послышался ропот возмущения его наглостью – для Бове не находилось защитников даже среди самых набожных. Но Ричард лишь улыбался, и от этой улыбки холод пробирал Бове до костей.

– Обещаю тебе вот что, – сказал он. – Я окажу тебе столько милосердия, сколько ты проявил бы ко мне, окажись я в темнице Парижа.

Архиепископ Кентерберийский совершил обязательный тур по замку Гайар, доставив Ричарду удовольствие наблюдать, какой восторг у гостей вызывает построенная им в Андели твердыня. Особенно у людей вроде Губерта Вальтера и Андре, тех, кто мог понять и оценить, какое смертоносное оружие нацелено теперь в самое сердце владений французского короля. Ричард сомневался в том, что сам Филипп успел это понять. Но он непременно поймет, и совсем скоро.

Потом они возвратились в новый дворец на острове Андели. Довольный тем, как продвигаются работы, Ричард затем обсудил с Губертом множество дел. В июне на дипломатическом фронте произошло драматическое событие. Король заключил мир с бретонцами, согласившись возвратить земли, реквизированные в прошлом году, во время последнего мятежа, помиловал бретонских баронов и предложил щедрые условия, чтобы привлечь на свою сторону могущественную семью де Витре, также заставил графа Честера отпустить Констанцию. В свою очередь, Констанция и ее лорды разорвали альянс с Филиппом и снова принесли оммаж Ричарду. Артур все еще оставался при французском королевском дворе, но Констанция принесла клятву от его имени, и Бретань опять вошла в состав Анжуйской империи – по крайней мере, на текущий момент. Ричард был достаточно реалистичен, чтобы понимать, как иллюзорны в этом мире все мирные соглашения.

Помимо присяги, принятой от Констанции и бретонских баронов, Ричард также получил ее от рыцарей и лордов Шампани и Фландрии, вернул нескольких нормандских баронов, переметнувшихся к Филиппу, пока он был в Германии, и вступил в тайные переговоры с одним из сильнейших вассалов Филиппа, Рено де Даммартеном, графом Булонским. Самым многообещающим из всего, как он сказал Губерту, были донесения лазутчиков при фламандском дворе: неослабевающее давление Ричарда на торговлю Фландрии наконец-то принесло плоды. Ему доложили, что Балдуин, молодой граф Фламандский, примет условия Англии, и потому Ричард отправил на встречу с ним Уилла Маршала, чтобы предложить полное восстановление привилегий для фламандских купцов и «дар» в пять тысяч серебряных марок для самого графа Балдуина.