Владимир Дегтярев - Янтарная сакма

Проня вылетел из повозки, налетел на Караван-баши:

— Веди к людям, к людям веди! Слышишь? Книжник отходит...

— К людям и веду. — Караван-баши склонился с высокого верблюда к Проне, внезапно заорал: — Не путайся под ногами! Иди на место! Работай!..

Метель кончилась через день, неожиданно. Верблюды вдруг разом все вместе повернули к северу и, не слушаясь ударов острых палок, ходко пошли туда. Караван-баши привстал в седле, долго нюхал воздух, потом сообщил:

— Дым... Жильё...

В ложбине, тянувшейся перед лесом, вдоль него стояла юрта, кое-как укрытая драной кошмой и обрывками шкур. Судя по тому, что ни людских, ни скотских следов вокруг юрты не отмечалось, а дым шёл малый и тихий, в юрте умирали.

— Нас далеко слышно. Наш скрипучий и орущий ход. Но никто из юрты, по обычаю, не вышел встречать караван... — Караван-баши снял волчий треух, возложил правую руку на лоб и пробормотал молитву своему Богу.

Проня Смолянов соскочил с коня, рванулся бежать по глубокому снегу к косо повисшему пологу юрты.

— Стой! — жутким голосом остановил его Караван-баши. — Там может гнездиться чёрная смерть. Или оспа. Бери коней, топор и волоки сюда сухих деревьев. В лесу их много.

Проня побежал исполнять приказ, а Бусыга, долго ездивший вокруг юрты и в её окрестностях, повернул коня к Караван-баши:

— Другого жилья не заметил.

— Здесь, купец, Степь. Здесь деревней не живут... Ты сними шубу, шапку, обкури смолистым дымом лицо, одёжу, руки. Запали факел. Палкой открой полог юрты и осмотри там всё. Но внутрь не заходи.

Бусыга заторопился. В одних портках и в сапогах он подошёл к юрте, засунул внутрь факел. Откинулся наружу, проорал:

— Караван-баши! Там старик, но живой вроде, хрипит. Двое детей. Спят, или как бы того... совсем... не знаю... Женщина живая! Хочет выйти!

Наружу вышла женщина азиатских кровей, её шатало. Она протянула руки к людям и шёпотом стала говорить. Говорила мало. Караван-баши перевёл, всё сильнее и сильнее злясь:

— Говорит, одну Луну назад... две недели по-нашему... муж сел на коня, взял лук, стрелы, копьё, оставил им половину барана, вторую забрал сам и уехал. Там лежит совсем больной отец её мужа, старик, двое детей опухают от голода. Она для тепла сегодня подожгла самое дорогое — своё приданое...

— На охоту муж уехал? — спросил Бусыга, выбирая взглядом коня, который потощее...

— Нет, — ответил Караван-баши. — Он один жить уехал... Насовсем. Больных чёрной немощью в юрте нет. Человеческая там немощь — голод...

Тремя конями Проня Смолянов подтащил у юрте шесть сухих сосновых стволов. Бусыга накинулся на стволы с топором, рубить дрова. Караван-баши махом распушил вязку с котлом, мешки с мукой и дроблёным пшеном, потащил в юрту... Проня Смолянов порылся на повозке, достал свою заряженную пищаль и снова уволокся в лес. Немного погодя там раздался гулкий звук выстрела и дикий крик радостного Прони.

На третий день стоянки юрту основательно утеплили, благо у купцов шкур хватало. Бусыга пытался научить женщину варить кашу, но это учение она не освоила. Зато быстро и ловко, разделала тушу лося, убитого Проней и всё варила и варила лосиное мясо, выпаивая своих детей и старика крепким бульоном с невиданным в этих краях растением «лук».

Старик сначала выплёвывал лук, потом попросил целую головку и так, макая лук в соль да заедая крошками сухаря, съел целую луковицу. Попросил ещё... Дети же, ожившие, осмелевшие, нашли у зазевавшегося Бусыги крынку с мёдом и принялись таскать пальцами сладость. Бусыга тут же подвесил крынку с мёдом повыше, привязав её к решётке юрты выше своего роста. Дал женщине свою деревянную ложку и научил:

— Одну ложку в день! Каждому! Иначе брюхо заболит и не заживёт!

На удивление Бусыги, женщина про брюхо поняла и заботливо завязала горлышко крынки куском кожи.

Проня всё время ездил в лес. Вокруг юрты образовалась целая стена из сухих лесин...

А Книжник, языческим древним именем Бео Гург, тихо умирал. У него на правой руке краснота поднялась уже выше локтя, а чёрная кожа стала лопаться возле самого локтевого сгиба. Ногти слезли. К вечеру третьего дня Книжник уже не стонал, бульон не глотал, глаза у него закатились наверх, под лоб.

Старик долго смотрел со своей лежанки на чёрную руку Книжника, потом тихо заговорил. Сказал десять слов и отвернулся от людей, сидевших у огня посреди юрты. Порылся в своём шаболье и достал короткий кривой ножичек, лезвие которого было укутано в деревянные ножны длиной с указательный палец взрослого человека.

Караван-баши начал было остро говорить старику, показывая на головы Прони и Бусыги. Потом остановился, коротко сообщил:

— Старик знахарь. Велел немедля Книжника связать и ударить по голове. Вынуть ему сознание. А он, лекарь, ему, Книжнику, отрежет чёрную руку. Иначе к утру Книжник от нас уйдёт насовсем. Хоронить зимой его негде — придётся сжечь. Если ваше верование позволяет тело жечь — жгите в одном конском переходе от юрты старика.

— Да я ему!.. — заорал тут Проня.

За старика вступилась женщина. Караван-баши послушал её, покивал, перевёл:

— При хане Тохтамыше его дед ходил среди воинов хана как лекарь. И он сам ходил, как лекарь, среди воинов хана Елугея. Знатный он лекарь, из сильного рода. Зовут Болат Омар Улуй.

Бусыга поглядел на Книжника, ставшего просто мешком с костями, на его измученное серое лицо, на нос, превратившийся в клюв умирающей птицы. Сказал тихо:

— Пусть. Доверяем... А сознания лишим своим способом. Давай, Проня, лишай.

Проня мыкнул, выскочил из юрты с пустыми оловянными стаканами, а вернулся с полными. От стаканов в жаре юрты остро несло чачей. Проня, не спросясь, закинул назад голову Книжника, зажал ему нос и в открывшийся чёрный проём рта вылил половину стакана чачи. Другой половиной крепкого напитка Проня смазал левый, гниющий локоть Книжника. Тот похрипел, похрипел, задышал скоро-скоро и обмяк телом.

Старик поводил своим кривым ножичком над огнём, покосился на Караван-баши. Тот схватил вялую больную руку Книжника и стал держать ровно. Старик одним косым махом ножичка взрезал кожу вокруг локтя, а вторым махом углубился в остатки мяса на руке. Книжник выгнулся дугой и захрипел, завозил ногами. Бусыга упал ему на ноги, придержал их. Старик три раза ковырнул в локте, там, где локоть сгибался. Послышался тонкий противный скрип. Чёрная рука Книжника отпала от локтевого сустава.

Проня было вознамерился облить сочащееся кровью место отреза чачей, но старик только грозно хукнул. Промочил кровь старой тряпкой, вроде как детской повитушкой, и тут же выложил на кусок красной кости моток серых ниток — не ниток... Туда же положил что-то чёрное, гнилое. Сам обвязал культю куском старой ткани. Хмуро буркнул неясные слова. Не колдовские, слава Господу...