Кейт Мосс - Огненные палаты

– С вами ничего не случится, тетушка, – упрямо повторила Мину, не зная, что еще сказать.

Ее внимание привлекло какое-то движение за алтарем. Она вскинула глаза и увидела, что Эмерик знаками подзывает ее к себе.

– Не сейчас, – одними губами произнесла она.

И тут в меркнущем свете дня рядом с ним возникла фигура какого-то мужчины. Он положил руку ее брату на плечо, и Эмерик вскинул на него глаза.

У Мину перехватило дыхание.

– Тетушка, прошу прощения, я отлучусь на секундочку?

Изо всех сил сдерживаясь, чтобы не броситься бежать, Мину зашагала по проходу, пока не очутилась рядом с братом.

– Смотри, что у меня есть!

Мину взглянула на простой серебряный кинжал, который ее брат держал в руках.

– Это превосходный кинжал, – произнесла она, и собственный голос показался ей чужим и словно бы доносящимся из какого-то невообразимого далека. Она обернулась к его спутнику. – Месье Рейдон, вы слишком щедры.

– Я дал обещание, моя Владычица Туманов, а я всегда держу свое слово. – Пит взял ее руку и поднес к губам. – Рад вас видеть. Я был очень огорчен тем, как неладно мы с вами расстались.

– Пит говорит, что завтра же начнет учить меня своему трюку с ножами, если только мне удастся улизнуть из дома, – похвастался Эмерик. – Можно мне будет пойти?

– Там посмотрим, – отозвалась Мину уклончиво, но губы ее тоже расплывались в неудержимой улыбке.

Миновало пять недель. Ненастный апрель сменился погожим маем. С юга дули ветры, сияло солнце. На равнинах Лораге между Каркасоном и Тулузой цвели ландыши и мимозы, фиалки и примулы. Весна плавно перетекала в лето. Маки и незабудки полыхали алым и голубым.

В городе все еще сохранялось перемирие, хотя под поверхностью повседневной жизни тлело подспудное недовольство, в любой момент готовое прорваться вспышкой насилия.

Мину взглянула на разлагающийся труп казненного, болтающийся в кандалах на виселице на площади Сен-Жорж, и к горлу ее подкатила тошнота. Пятки висельника посинели от скопившейся крови, челюсть отвисла. Пустые глазницы слепо таращились в никуда: глазные яблоки уже успели выклевать стервятники. Клочки волос, слипшиеся от запекшейся крови, отгнили от скальпа мертвеца и усеивали землю под ним. В трех других углах площади возвышались точно такие же сооружения.

– Сняли бы уже их, что ли, – поморщился Эмерик. – Трупы же воняют.

– Они висят тут в предостережение всем остальным.

– Но прошло уже больше месяца.

Мину подозревала, что, выставив казненных на всеобщее обозрение, городские власти добились ровно противоположного эффекта. Вместо того чтобы служить предостережением, они действовали на гугенотов, скорее, как призыв к оружию. Разлагающиеся трупы были постоянным напоминанием о том, что парламент не беспристрастен и рассчитывать на его защиту приходится далеко не всем гражданам. Хотя в подстрекательстве к беспорядкам за это время было обвинено более сотни человек, шесть из которых приговорили к смертной казни, в последнюю минуту парламент помиловал католиков. Повесили в итоге только четверых гугенотов.

В первые недели мая в городе там и сям вспыхивали мелкие столкновения. Несколько небольших пожаров в окрестностях площади Сен-Жорж быстро потушили. Неподалеку от Вильневских ворот был найден мертвым католический священник, связанный по рукам и ногам и с перерезанным горлом. На площади Сален под дверьми инквизиционной тюрьмы обнаружили молодого человека явно благородного происхождения, в желтых шоссах и плаще, с вырванным языком. Вопреки условиям перемирия, мало кто отваживался выходить из дома без оружия. Женщины после наступления темноты не показывались на улицах без сопровождения. Город кишел солдатами и наемниками.

Никаких достоверных сведений о положении дел за пределами Юга толком не было. Ходили слухи, что принц Конде со своей протестантской армией взял Орлеан и крупный город Лион на востоке. Его сторонники, то ли по его приказу, то ли по собственному почину, захватили и стали гарнизоном в многочисленных городках в долине Луары – в том числе в Анжере, Блуа и Туре – и повели атаку на город Валанс на реке Роне. Конде утверждал, что единственная его цель – освободить короля из-под пагубного влияния герцога Гиза и его приспешников. Говорили, что королева-регент обратилась к королю Испании за военной помощью, чтобы приструнить гугенотов. Еще один слух гласил, что был выпущен указ, которым оговаривалось, что действие Эдикта о веротерпимости не распространяется на Лангедок как на приграничную провинцию. Что на поверку оно никогда на него не распространялось.

– Мину, смотри, – сказал Эмерик. – Вон туда!

Она обернулась и увидела отряд солдат в полном боевом снаряжении, который приближался к площади.

– Я слышала, дядя говорил, в прошлое воскресенье парламент изменил условия перемирия, в итоге более чем двумстам дворянам-католикам вместе с их свитами было позволено войти в город. – Мину нахмурилась. – Дядя, разумеется, вне себя от радости.

– Да нет, я не о них, – отмахнулся Эмерик и ткнул пальцем. – Там, под деревьями, посреди площади.

Мину прикрыла глаза ладонью от солнца и почувствовала, как у нее екнуло сердце. Там, в тени платанов, с мрачным лицом стоял Пит. Его рыжие волосы были по-прежнему приглушены угольной пылью, борода успела отрасти. С такого расстояния он показался Мину похудевшим и осунувшимся. Губы ее дрогнули в улыбке.

– Он нас заметил! – воскликнул Эмерик. – Он идет сюда.

– Подойди к нему, – велела Мину, покосившись на солдат и группку облаченных в черные рясы доминиканцев, которые высыпали на площадь из августинского монастыря. – Нельзя, чтобы меня видели в его обществе в таком людном месте.

Эмерик бросился через площадь, и Мину на миг потеряла его и Пита из виду: их заслонил католический батальон.

После той их случайной встречи в церкви Сен-Тор в апреле она практически его не видела. Тетка постоянно нуждалась в ее обществе и, обеспокоенная, как никогда, никуда от себя племянницу не отпускала. А всякий раз, когда та задумывалась о том, чтобы попробовать устроить с ним свидание, ее удерживали от этого многочисленные свидетельства того, какие опасности подстерегали молодых девушек на улицах. Ходили упорные слухи, что солдаты считали любую особу женского пола, оказавшуюся на улице без сопровождения, своей законной добычей. «Охота за юбками» – так это у них называлось.

С Эмериком же дело обстояло совершенно иначе. Пит сдержал свое обещание научить ее брата метать нож. Иногда в сумерках, если позволял свет и на улицах было достаточно спокойно, Пит тайком уводил его в квартал Дорада и там, смастерив из соломы чучело, тренировал Эмерика, пока у того не начинали болеть плечи и саднить ладони. Он хвастался, что теперь может поразить любую цель на расстоянии в несколько туазов [30] Туаз – старинная французская мера длины, соответствует приблизительно 195 см. – по меньшей мере в три человеческих роста. Своей преданностью Питу он теперь не уступал верности любого средневекового оруженосца своему господину, и Мину не упускала случая поддразнить брата по этому поводу, но в то же самое время была благодарна ему за то, что соглашался служить посредником в их обмене записками. Безобидные и невинные, эти послания без подписи предназначались для выражения взаимного дружеского расположения и заверений в том, что они не забыли друг друга. Драгоценные воспоминания о том их разговоре в maison de charité были единственным, что поддерживало Мину на протяжении этих долгих недель.