Валерий Старовойтов - Возмездие [Повесть и рассказы]

Обходчик, рослый и хорошо сложенный мужик лет тридцати, объезжал закрепленные за районом лесные угодья. Вырос он в здешних местах и хорошо знал тайгу. Воспитал его зажиточный крестьянин Сможенков, когда и спас женщину с пятилетним мальчиком, заблудившихся в лесу. Малой был не её сын, она нашла его подброшенным на задних постройках двора, где батрачила, а потом так и ходила с ребенком в «люди». Так называли странников, которые жили тем, что временно подрабатывали у богатых то на прополке огородов, то на покосе, а зимой, если повезет, конечно, их оставляли в прислуге. Марии повезло, одинокий Сможенков был мужик порядочный, с глупостями не приставал, выделил небольшую комнату во флигеле, да и пацана полюбил, как родного и окрестил раба божьего Сможенковым — своих детей Бог не дал…

Так и вырос Александр в доме вдовьего Сможенкова, постигая таежную науку от хозяина, который был отличный охотник и рыбак, что давало существенную прибавку в доходах не только от овса и пшеницы, но и пушнины и стерляди. С новой властью старик не ссорился, все, что потребовали на нужды советской власти, отдал без ропота, и в колхоз вступил, где ему и должность определили — лесничего. «Политикой не интересуюсь, а тайга, что при Советах, что при царе она и есть кормилица, коли любишь её, да повадки знаешь, посему, Сашка, быть тебе обходчиком». Александр усмехнулся в усы, вспомнив тятю, и тут же прислушался: с подветренной стороны были слышны голоса. Соскочив с лошади, обходчик под уздцы вывел ее в густые заросли малины и вскинул в направлении голосов бинокль. По лесной тропинке шли двое. Судя по лохмотьям и жидким котомкам, мужик без возраста и пацан лет четырнадцати идут по лесу уже давно.

Александру показалось странным лишь то, что, выйдя к проселочной дороге, эти двое снова уходили вглубь леса, а по тому, как старший умело определяет направление, двигались они строго на юг, можно было предположить, что неспроста…

Тогда он решил пойти за ними следом, благо до конца закрепленных угодий рукой подать, а там уже не его дело, что за народ бродит по тайге в столь неспокойное время. Однажды Сможенков видел, как вот таких же бродяг настигли представители власти. Расправившись с беглыми на месте, едва закопав в овраге, милиционеры стали распивать водку тут же, на опушке леса. Это уже потом обходчик похоронил неизвестных и безымянных мужиков, соорудив над могилами березовый крест…

Когда уставшие путники начали готовиться к ночлегу, Александр, опустив бинокль на грудь, отвязал лошадь, вывел её на тропинку и поскакал в сторону охотничьей избушки.

Утром он вернулся на прежнее место.

«Листьев смородины набери, вода закипает, заварим их вместо чая!» — Крикнул пацану старший. Умело разведенный костер не испускал дыма, и это лишь доказывало предположение обходчика, что перед ним не просто бродяги…

Александр вспомнил наставления председателя сельсовета, пожилого красного командира с орденом на гимнастерке, когда тот зачитывал бумагу из района: «Здесь черным по белому написано: обо всех приезжих в село и обнаруженных в тайге немедленно сообщать в сельский совет. Сможенков, а тебя это тоже касается, хватит мух считать…»

— Ой, батя, она укусила меня! — Раздался истошный крик мальчика.

— Кто!? — Отец бросился в кусты, обступающие со всех сторон поляну.

— Гадюка, ой, прямо в ногу. Больно! Наступил нечаянно, жжет-то как!

Вскоре из зарослей показался мужик. Он нес к костру на руках бледного сына, который приговаривал:

— Не видел, она с пня сползла и прямо в ногу цапнула.

— Обутки почему на надел?! Терпи, сейчас высосу яд!

— Батя, плохо мне! — Руки мальчика разжали шею отца и плетью повисли вдоль тела.

Обходчик бросился напрямую через просеку к странникам, увидев, как отец пытается веревкой обмотать место выше змеиного укуса.

Александр знал, что этого делать нельзя, нарушение кровотока усилит распад отравленных участков на ноге, тем самым отравляя пацана еще быстрее. Через десять минут он уже был у костра. По телу мальчугана прокатилась судорога. Усков припал к ноге сына и пытался отсосать яд.

— Подожди! — Сможенков взял мужика за плечо. — Обходчик, помочь хочу!

— Как, если он уже умирает! — Григорий прижался к телу сына, словно хотел облегчить его страдания.

— Пить много давай, за водой живо! — Александр поднялся на корточки и полоснул охотничьим ножом по веревке, потом сделал аккуратный надрез укуса в виде двух опухших черных точек. Затем достал из полевой сумки порошок и перед тем, как засыпать им окровавленный рубец, накалил острие ножа в огне костра и прижег ранку. Остатки порошка вылил в кружку, которую ему подал Усков, и, приподняв мальчика, потребовал:

— Вон деревянной ложкой зубы ему разожми! — И как только рот чуть приоткрылся, начал лить в него малыми порциями воду. Сначала она проливалась по бездыханному лицу, потом малой начал слабо глотать и, наконец, стал пить, приоткрыв глаза. Лицо слегка порозовело и судороги исчезли.

— Живой! — Рассмеялся обходчик. — На свадьбу не забудь пригласить!

— Храни вас Бог! Он у меня единственный теперь остался! — И бережно погладил мальчугана по голове.

— Да ладно, чего там. А порошок против змей один хороший человек научил делать из конопли и вероники. Охотник он бывалый, да и за отца мне. Сможенков, может, слышал?

— Нет, не слышал. Беглые мы! — Григорий бережно положил сына на траву.

— Это я давеча понял, когда ты стороны света находил! От кого и куда? Саня, местный обходчик! — Сможенков протянул руку.

— Григорий, ссыльный, бежим от НКВД после восстания в Чаинском районе, слыхал? — Усков крепко сжал широкую ладонь.

— Краем уха, по дороге расскажешь. Сына твоего в деревню надо, чтобы фельдшер осмотрела. Бабенка толковая, тоже из спецпереселенцев. Ты давай, Гриня, костерок тут залей, пацану шину накладывай, вон из прутьев — нога в покое должна быть. А я за лошадью!

Вечернее солнце играло лучами в позолоте купола. Усков перекрестился и окинул взглядом округу. Крутоярная река осталась позади, дорога от нее шла в гору к деревне, на которой и раскинулся храм, обнесенный кирпичной стеной, вдоль которой шла заросшая тропа, упирающаяся в пустынную улицу.

— Колокола на следующий год после Октября сняли и увезли в город. Да и вечерни таперча нет, служить некому. Поп сбежал от Советов, а дьячок спился, царствие небесное! — Александр тоже перекрестился и легонько поддал вожжами по бокам лошади, тащившей телегу, на которой лежал мальчик с повязкой из нательной рубахи обходчика. Первый дом от ржавых железных ворот церкви как раз и был домом фельдшера, одна половина которого была отдана ему под жилье, а вторая — под больницу. Сама доктор, красивая, статная женщина, шла от колодца с полными ведрами воды. Обходчик соскочил с телеги, бросив поводья Ускову, и побежал к женщине снять с ее плеч коромысло с тяжелой ношей.