Сергей Горбатых - МбурувичА

Арса и Видаль от удивления были настолько парализованы, что только молча смотрели на Павла, не зная, что и сказать.

В десять часов ночи, сразу после отбоя, всех офицеров батальона срочно вызвал к себе капитан Ариас.

— Только что я получил приказ об отправке нашего батальона в Северный Чако. Завтра, ровно в двенадцать часов, мы начинаем грузиться на корабли. Но до этого с нами будут прощаться жители Асунсьона. Поэтому назначаю подъём на пять часов утра. Весь скарб отправлять на пристань с грузовиками, которые прибудут в шесть часов утра. С девяти часов начинается шествие нашего, пехотного, а также отдельного сапёрного, батальонов по центральным улицам города, — довёл до сведения своих офицеров капитан Ариас.

На следующий день грузовики вместо шести часов прибыли только в девять.

— Обычное явление в это стране! — с огорчением вздохнул Орлов.

Павел осмотрел свою готовую к торжественному шествию роту. Зрелище было очень живописным. Половина солдат находилась в строю без обуви. Форменные панамы, цвета зелёных оливок, держались у солдат на головах как попало: набекрень, с задранными полями, с опущенными полями. Каманьо натянул свою широкополую панаму до самых глаз, а Хименес сделал из своей подобие лепёшки…

— Слушать мою команду! — громко закричал капитан Ариас. — Колонной по пять, по взводам… Шагом марш!

Стараясь держать равнение в шеренгах, с винтовками на плечах солдаты пехотного батальона шагали по булыжной мостовой проспекта Колумбии. За ними, спотыкаясь, брели бойцы отдельного сапёрного батальона. Они были все, как один, босыми и без оружия.

Тротуары были заполнены людьми. Они громко рукоплескали солдатам, уходившим на войну. Иногда из толпы раздавались крики: «Да здравствует Парагвай!», «Смерть Боливии!», «Покажите «болис» силу парагвайского оружия»…

На площади, батальоны остановились напротив небольшой трибуны, сколоченной из не струганных досок. Орлов посмотрел по сторонам. Вокруг них стояли тысячи людей.

На трибуне появилась группа людей: старый майор в парадном мундире, два толстячка с кислыми лицами в черных костюмах и две женщины в серых длинных платьях и белых соломенных шляпках.

Майор поднёс ко рту жестяной рупор и, повернувшись к роте Орлова, хорошо поставленным голосом торжественно произнёс:

— Дорогие соотечественники! Сегодня мы провожаем на войну очередной…

Майор теперь повернулся в другую сторону, и до Павла донеслись лишь отрывки слов: мы… по… жизн… да здр…

После него выступал один из толстячков. Как понял Орлов, это был крупный правительственный чиновник. Толстячок говорил долго, нудно и непонятно… Солдаты уже утомились. Они переминались с ноги на ногу, зевали и чесались…

Жестяной рупор из рук толстячка буквально вырвала женщина в сером платье и белой соломенной шляпке. Она являлась председателем одного из многочисленных комитетов парагвайских матерей. Но её страстную речь никто не слушал…

Наконец-то митинг закончился, и Ариас подал команду:

— Для прощания с родными разойтись!

Сразу же к солдатам ринулись люди, стоявшие вокруг площади. Всё смешалось…

Орлов, как башня, возвышался над всей этой говорящей, кричащей, плачущей и смеющейся толпой и наблюдал за происходящим.

Лейтенант Акоста держал в руках двух грудных детей. Рядом с ним стояла очень молодая стройная девушка и нежно гладила его по щеке.

— Акоста, оказывается, женат! И имеет двух близнецов! — удивился Павел.

Лейтенант Гомес находился в окружении большой группы детей стариков, женщин. Он рассказывал им что-то весёлое и при этом улыбался.

Стайка юных школьниц завалила букетами цветов солдата Каманьо. Рикардо, показывая пальцем на свою винтовку за плечами, что-то с гордым видом объяснял.

— Хорошой парень Каманьо! Получится из него настоящий мужчина…

— Капитан! А капитан! — оторвал Павла от мыслей тонкий голосок.

Он посмотрел по сторонам. Никого не было…

— Капитан! — послышалось вновь, и кто-то дёрнул Орлова за манжету гимнастёрки.

Павел опустил голову. Перед ним стояла девчонка лет пятнадцати, очень маленького роста. Её голова, с шикарными огненно-рыжими кудрями, находилась у Орлова на уровне его ремня. Изогнутые густые брови девочки, казалось, тоже имели цвет меди. Её красивое личико было обильно усыпано веснушками. В левой руке она держала букетик маленьких белых цветов.

— Тебя как зовут, капитан? — спросила девчонка, с восхищением смотря на него снизу вверх.

— Капитан Орлов! — ответил Павел и улыбнулся.

— Орлофф — это твоя фамилия! А имя? Как тебя зовут? — настырно допытывалась рыжая.

— Павел.

— Павел? — с придыханием в голосе повторила девчонка. — Ты иностранец?

— Да, я русский.

— Ух ты… — с восторгом, выдохнула она. — А меня зовут Жасмин. Мой папа ирландец, а мама — парагвайка. Моя фамилия Кейн.

— Жасмин? Это же название цветка! — теперь пришла очередь удивляться Павлу.

— Да, а тебе не нравится?

— Нет, очень нравится! — заверил Орлов, думая: «Нет, этой девочке не пятнадцать лет, а больше. Двадцать, двадцать два, или даже двадцать три года. Очень взрослые глаза. Кстати, они необыкновенные! Кажется, что из её глаз вылетают рыжие искорки. Сложена великолепно! Только росточком, как ребёнок…

— Слушай, Павел, а почему ты здесь один? Почему тебя никто не провожает на войну? — оторвала Жасмин его от мыслей.

— А у меня никого нет, — ответил Павел, продолжая рассматривать свою собеседницу. «Личико очень миловидное! Как у ангелочка! Ангел с веснушками…

— Как это никого нет? У тебя правда нет ни жены, ни детей? — искренне огорчилась девушка.

— Нет ни жены, ни детей. Мама — старушка есть. Но она очень далеко живёт. Во Франции, — вздохнул Орлов.

— Это плохо! Очень плохо! Одинокий человек — это несчастный человек! Особенно мужчина! — с нотками упрёка произнесла Жасмин. — Это тебе, Павел! — она протянула ему букетик белых цветов.

— Большое спасибо! — поблагодарил Орлов и, взяв его, нагнулся, чтобы поцеловать девушку в щёку.

В этот момент Жасмин вдруг бросилась к нему на грудь. Крепко обняв Орлова за шею, она впилась в его губы своими горячими нежными губами.

От неожиданности Павел распрямился во весь свой рост. Девушка продолжала висеть у него на шее, не отрывая своих губ.

— Сейчас упадёт! — пронеслось в голове у Орлова, и он нежно обнял Жасмин своей правой рукой.

Ему хотелось накричать на неё, пристыдить… Но через свою гимнастёрку Павел чувствовал, как дрожит маленькое упругое тельце девушки. И от этого ему вдруг стало жарко…

— Какое хамство! Какая нахалка! — думал Орлов, и вдруг его губы, непроизвольно, стали отвечать на ласки губ Жасмин. — Боже мой! Какой стыд! Какой позор! Здесь, в центре Асунсьона, на глазах у тысяч людей он страстно целуется с совершенно незнакомой ему рыжей и очень наглой девчонкой! Что же скажут солдаты? А офицеры?