Гэри Дженнингс - Осень ацтека

С криком отвращения я принялся судорожно стирать эту гадость со своих волос, бровей, ресниц и щёк. Йайак откатился в сторону и, придя в себя и отдышавшись, сказал:

— Аййа, да не веди ты себя будто младенец. Это всего лишь омисетль. Именно выброс омисетль и доставляет такое утончённое удовольствие. А ещё, если хочешь знать, как раз из омисетль получаются дети.

— Не нужно мне никаких детей, — сердито буркнул я, пытаясь отчиститься с ещё большим рвением.

— Ну и дурачок же ты. Совсем ещё малыш. Дети бывают, если мужчина выпускает омисетль в женщину. А если обмен омисетль происходит между мужчинами, это лишь свидетельство любви и взаимной привязанности.

— Ну уж нет, Йайак. После таких дурацких игр никакой привязанности между нами быть не может.

— Да ладно тебе, это ты с непривычки. Со временем тебе понравятся такие игры. Вот увидишь, очень понравятся.

— А вот и нет. Жрецы правильно делают, что запрещают такие игры. И я уверен, что, узнай об этом дядя Миксцин, он, хоть и редко соглашается со жрецами, тут был бы на их стороне.

— Аййа, какие мы серьёзные, — снова сказал Йайак, но на сей раз без прежнего веселья.

— Не бойся. Я никому не пожалуюсь. Ты мой родич, и мне вовсе не хочется смотреть, как тебя будут бить. Но ты больше не станешь трогать мой тепули и показывать мне свой. Целуй в этом землю.

С разочарованным и раздражённым видом мой двоюродный брат медленно наклонился и коснулся каменного пола пальцем, а потом поднёс его к губам. Это и называлось «поцеловать землю», то есть, в данном случае, дать слово или поклясться.

И он сдержал своё обещание. Никогда больше Йайак не только не приставал ко мне с подобными глупостями, но даже не показывался мне на глаза раздетым. Впрочем, как мне кажется, Йайаку удалось найти для своих забав других товарищей, в отличие от меня, готовых разделить с ним то, что он находил «удовольствием». Во всяком случае, когда воин-мешикатль, обучавший нас в Доме Созидания Силы, назначал учеников в нудные и утомительные караулы в отдалённых местах, трое или четверо мальчиков разных возрастов, в числе которых всегда оказывался Йайак, охотно вызывались добровольцами. И, возможно, намёк моего братца насчёт жрецов не был лишён оснований. Во всяком случае, один из них, когда хотел, чтобы ученики что-нибудь принесли к нему в комнату, всегда просил об этом Йайака, после чего ни одного ни другого довольно долго не было видно.

Впрочем, после того неприятного происшествия я не затаил на Йайака зла. Некоторое время отношения между нами были натянутыми, но постепенно стали просто прохладными, что выражалось прежде всего в преувеличенной вежливости. Я, во всяком случае, в конце концов забыл об этом досадном эпизоде и не вспоминал до тех пор, пока много позднее не произошло нечто, освежившее мою память. А тем временем, по мере того как шли годы и я взрослел, мой тепули рос сам, и ничья посторонняя помощь мне при этом не требовалась.

За эти годы мы, ацтеки, привыкли к великому множеству богов, которых мешикатль принесли с собой и которым они воздвигли храмы. Думаю, что поначалу мои соплеменники участвовали в церемониях в честь новых богов исключительно ради того, чтобы оказать любезность поселившимся среди нас мешикатль и проявить к ним уважение, однако постепенно это вошло в привычку, а со временем привычка стала необходимостью. Люди поверили в то, что новые боги действительно помогают и защищают, хотя бы некоторые из них — например, бог войны Уицилопочтли или богиня воды Чальчиутликуэ с лицом лягушки. Девушки, достигшие брачного возраста, молились Хочикецаль, надеясь, что богиня весны, любви и цветов поможет им завлечь приглянувшегося юношу и удачно выйти замуж. Даже наши рыбаки, выпрашивая перед выходом в море щедрый улов, уже не ограничивались обычными молитвами Койолшауки, но обращались к Ихикатлю, богу ветров мешикатль, в надежде, что он поможет им избежать шторма.

В отличие от христианских священников, жрецы мешикатль не требовали, чтобы каждый человек всю жизнь почитал только одного бога; ну а если кто-то поклонялся то одному, то другому божеству или даже нескольким одновременно, это не вызывало порицания. Большинство моих соплеменников продолжали чтить нашу давнишнюю богиню-покровительницу, но никто не видел дурного в том, чтобы поклониться заодно и божествам мешикатль, тем паче что вместе с новыми богами и богинями в Ацтлан пришло множество церемоний и праздников, сопровождающихся песнями и танцами. Людей не отвращало даже то, что многие из этих высших существ требовали жертвоприношений в виде человеческих сердец и крови.

Все эти годы мы не вели никаких войн и, соответственно, не имели возможности захватывать пленных. Однако удивительное дело, ни малейшей нехватки добровольцев — и ацтеков, и мешикатль, готовых пожертвовать собой, дабы насытить и ублажить богов, — не было. Жрецы убедили этих людей, что если они просто проживут свою жизнь и умрут естественной смертью, от старости или болезней, то их ждёт ужасный Миктлан, Тёмная Обитель, где они будут ввергнуты в вечное ничто, по сравнению с чем даже мучения могут показаться благом. Другое дело, если согласиться на так называемую Цветочную Смерть. Претерпевший её, если верить жрецам, немедленно возносился в возвышенное царство бога солнца Тонатиу, где его участью становилось нескончаемое, неописуемое блаженство.

По этой причине многие рабы, веря, что это поможет им избавиться от тяжкой доли и дарует лучшую участь, добровольно предлагали себя жрецам для принесения в жертву любому, — им было всё равно какому, — богу. Однако круг столь поразительно легковерных людей отнюдь не ограничивался рабами. Помню, молодой свободный мужчина сам напросился на смерть, с тем чтобы потом его содранную кожу натянул на себя жрец, исполняющий роль покровителя посевов, толстого бога Шипе-Тотека. Свободнорождённая молодая девушка предложила вырвать ей сердце, пожелав стать воплощением богини-матери Тетеоинан, умирающей при рождении Кентиотля, бога маиса. Даже родители охотно соглашались на то, чтобы их младенцев топили на празднестве в честь бога дождя Тлалока.

Однако лично я никогда не испытывал ни малейшей склонности к самопожертвованию и (надо полагать, не без влияния известного скептика дяди Миксцина) не являлся ярым почитателем кого-либо из богов, не говоря уже о жрецах. Те из них, которые посвятили себя новообретённым божествам мешикатль, вызывали у меня наибольшую неприязнь, поскольку они, в знак своего высокого предназначения и отрешённости от обыденных радостей, наносили себе разнообразные увечья и, самое главное, никогда не мылись и не стирали одежды. В первое время по прибытии в Ацтлан жрецы, как и все остальные мешикатль, носили грубую, рваную рабочую одежду, а после тяжких дневных трудов мылись, как нормальные люди. Но стоило им освободиться от каждодневных работ, облачиться в жреческие одеяния и приступить к совершению обрядов, как они перестали даже ополаскиваться в озере, не говоря уж о том, чтобы очистить тело в парной. Не удивительно, что очень скоро одежды их заскорузли, тела покрылись коркой грязи, а сами жрецы стали распространять тошнотворную вонь. Наверное, если бы мне пришло в голову задуматься о странных плотских пристрастиях моего родича Йайака, одна мысль о возможной близости со столь гадким существом, как жрец, вызвала бы у меня рвоту. Но тогда я об этом просто не думал.