Рут Дауни - Медикус и пропавшие танцовщицы

— Ведь вовсе не обязательно беспокоить префекта по таким пустякам, — вкрадчиво заметил он. Затем провёл рукой по затылку с таким видом, словно желал убедиться, что голова пока на месте. Поднял на Руса глаза. — Вроде бы вы являетесь владельцем девушки-рабыни?

— Взвалил на себя ещё одну заботу.

— Однако она весьма привлекательна, как я слышал.

Похоже, на свете не осталось вещей, о которых бы не слышал Приск.

— За неё можно выручить хорошие деньги.

— Но не теперь.

— Не важно. Вы же уверяете, что такой необходимости не возникнет. — Он снова блеснул зубами. — Может, тогда стоит вписать сюда девушку в качестве залога, а, доктор?

Выходя из госпиталя, Рус отвесил Эскулапу особенно почтительный поклон — и от души понадеялся, что бог не в силах прочесть его мысли. Является ли использование девушки в качестве залоговой гарантии желанием отблагодарить божество, внявшее его мольбам и сохранившее ей жизнь? С другой стороны, вполне возможно, что Эскулап ответствен за всю эту историю. Просто бог исцеления вышел за рамки обычного своего предназначения и сумел заглянуть в будущее: спас девушку лишь с той целью, чтобы позже она помогла Русу решить финансовые проблемы семьи.

Гай уже отошёл от госпиталя на достаточное расстояние и, наверное, только потому позволил себе сформулировать подозрение. А что, если той статуе попросту наплевать — на всё и всех?..

Рус широко зевнул и отложил «Краткий справочник», пополнившийся за этот вечер всего тремя строчками, в сторону, на сундук. Тут на глаза ему попался кошелёк, лежащий на столике у постели. И он вспомнил, что синие стеклянные бусы, снятые им с обгоревшего трупа, до сих пор находятся там. Он хотел оставить их на ночь в морге, но после вечернего столкновения с Приском это намерение просто вылетело из головы. Он слишком вымотался, чтобы идти туда сейчас. Мысль о том, что вещь, принадлежавшая покойной, может навлечь на него несчастье, он отмёл как глупое суеверие. И попенял себе за неё. Страхи заразительны, продолжал размышлять он. А порой и очень удобны. Он не сомневался, что строители перепугались при виде трупа, при этом, наверное, радуясь предлогу уйти с работы пораньше.

Он повернулся на другой бок и вдруг уловил рядом какое-то движение. Пока он писал, на постель успел взобраться щенок и залез под одеяло. Рус протянул руку и нащупал дверную задвижку. Отпер дверь. Щенок может выйти позже, если захочет. И вот наконец, устроившись в постели поудобнее, он снова зевнул и натянул одеяло до подбородка. Валенс сегодня на дежурстве. Человек действительно может обойтись без массы вещей, если испытывает восторг при одной мысли о том, что сможет наконец хорошенько выспаться.

Рус понятия не имел, сколько проспал. Разбудили его и вернули в грубую реальность прыжки по кровати. Он раздражённо столкнул на пол тёплый комок. Тот взвизгнул и метнулся к двери. Мысль лениво отметила: нечто, мешавшее спать, исчезло.

Тут в сознании всплыло слово «щенок». Проклятые собаки. Секунду спустя он подумал: «Это просто сон, и приснилось мне, что я проснулся».

Интересный казус, надо бы записать всё это, прямо с утра. Сны вообще занимательная штука. Есть немало примеров, когда люди исцелялись благодаря снам.

Однако этот его сон не был связан с исцелением. В нём было полно заливающихся лаем собак. Лай просто оглушал, и тогда Рус прикрыл голову подушкой. Не важно, сон это или нет, Валенс справится. Это ведь забота Валенса — будить по утрам, утихомиривать собак, гасить... О Юпитер всемогущий!

Рус открыл глаза, выбрался из-под одеяла.

— Пожар! — закричал он во весь голос, схватил подушку и стал сбивать языки пламени, поднимающиеся с пола к соломенному матрасу. — Пожар, Валенс! Горим! Проснись!

Туника была приятной расцветки. Вообще ей очень идёт голубое и синее. Атто из соседней долины не раз ей это говорил. Но она, конечно, не обращала на него никакого внимания, шла себе дальше, потому что понимала в этом куда лучше, чем какой-то там подмастерье, который учится плести корзины. И ещё потому, что, когда прошлый раз она ответила на комплимент улыбкой, этот дурачина расхохотался и стал требовать у дружков денег — оказывается, они заключили какое-то пари. И он выиграл. Тем не менее слова Атто остались в памяти: «Синий — самый подходящий для тебя цвет, дочь Лью».

А потому, когда женщина, которую называли здесь Мерулой, явилась сегодня с утра, приложила к ней по очереди три туники разных цветов и остановилась на синей, она ничуть не удивилась. Ткань была слишком грубого плетения, одежду из такой они никогда не носили дома; к тому же туника достигла той степени изношенности, когда вещи принято отдавать слугам, но уж определённо была лучше той старой армейской туники, протёртой в самых неприличных местах и слишком короткой, какую она носила до сих пор. В той она чувствовала себя диковинным зверьком в клетке.

Тилла задула свечу и улеглась. Закрыла глаза. От этих безбожников и вообще от всего, что видит вокруг, она научилась уходить таким вот незамысловатым образом. Её молитва была услышана. К ней присылали людей — помочь. Мерула принесла одежду. А медикус сказал, что шины можно снять через двадцать дней. В уме она уже составила план: дней за восемнадцать надо достать хорошую пару обуви и ещё — плащ с капюшоном, прикрывающим лицо и волосы. На девятнадцатый день она сбежит отсюда: сама освободит руку от всех повязок — и просто уйдёт. Станет ещё одним пешеходом на улице, и пусть мужчина, считающий, что приобрёл её в собственность, бегает и ищет повсюду девушку с рукой на перевязи.

Куда идти, она пока не знала, однако сегодня разъярённая толстуха в этом ужасном одеянии в жёлто-синюю клетку подсказала ответ.

Ещё до того, как в жизнь её вошёл этот медикус и начал задавать разные вопросы, Тилла догадалась: далеко не все местные способны объективно оценивать ситуацию, как, к примеру, эта беременная со своим дружком-солдатом. Даже девушки из её собственной семьи обманывали себя: дескать, легион уйдёт, если не обращать на него внимания. А дружок беременной был британцем по рождению — и вступил в этот самый легион. Даже вроде бы продвинулся там по службе. Ни один римский гражданин не служил императору с большим усердием, чем он. А теперь армия предала его.

В глубине души Тилла была уверена, что эта женщина должна была трижды подумать, прежде чем связываться с парнем из кейтувелауни — племени, где каждый родную мать готов продать, лишь бы цена была приемлемой. Не нужно было верить и клятвам своего дружка: ведь тот, судя по всему, совершил не один неблаговидный поступок — чего стоит одно его стремление стать римским гражданином. Зато Тиллу весьма заинтересовал один факт из жизни этой доверчивой дурочки — её семья живёт менее чем в полудне ходьбы отсюда и, видимо, не слишком жалеет римскую армию. Так что ей есть куда идти.