Тодор Харманджиев - Спартак — фракиец из племени медов

Эти звуки говорили больше, чем слова — они говорили не только то, что могла бы сказать она, но и то, что хотел бы услышать он.

Ее образ витал в тех местах, где они были вчера. Ведь здесь оставались их следы, а под зелеными куполами дубов жили слова, звучавшие совсем недавно.

А может быть, разлученные, они еще больше стремятся друг к другу, и мысли их преодолевают пространства, дали. И этому можно верить еще больше, чем словам, которые иногда могут и обмануть. К тому же слова исчезают, а пережитое в молчании остается с тобой навсегда.

Благословен тот час, в который встречаются двое, самой судьбой предназначенные друг другу. Час, в который выявляется прекрасная истина...

Но на этот раз лес был пуст.

В этот день Родопида не пришла к источнику.

Ему некого было носить на руках.

И снова Спартак сидел в тени большого платана и смотрел на тропинку, по которой она приходила к чешме. Вот уже несколько дней он напрасно ждал ее в те часы, когда она могла прийти за водой.

Но сегодня, наблюдая за поворотом, он заметил, как спускается к реке конюх Реметалка, тот, которого он встретил в самый первый раз. Виделся он с ним и позже, когда безуспешно ждал Родопиду. Они мельком обменивались взглядами, и Спартак ничего не мог узнать из того, что его интересовало. Сейчас конюх был один и, по-видимому, направлялся к нему. Действительно, он приблизился к Спартаку и вежливо поклонился:

— Мой господин Реметалк послал меня за тобой.

Спартак вздрогнул. В первый момент он хотел даже спросить, зачем его приглашает Реметалк, хотя, как юноша из знатного рода, он вполне мог ожидать почетного приглашения. Но, подумав, что неудобно узнавать от слуги, почему ему оказывает такую честь отец Родопиды, Спартак сказал только:

— Спасибо благородному Реметалку.

Слуга шел рядом со Спартаком и время от времени украдкой поглядывал на него сбоку.

Дорога была узкой, по краям поросшей кустарником. Наверху, на склонах холмов раскинулись виноградники, ниже, в защищенных от ветра ложбинках, прятались тенистые сады и огороды.

Спартака тяготило неловкое молчание, но он не знал, о чем говорить со слугой. Он представлял себе, как встретит его отец Родопиды, и волновался.

Показалась ограда имения — высокая каменная стена, за которой виднелся плотный ряд деревьев с оплетенными лозой стволами. Слуга постучал в деревянные ворота, и ему открыли.

Он поспешил войти первым, чтобы сторожевая собака поняла, что у человека, который идет за ним, нет дурных намерений по отношению к хозяину. Собака, правда, зарычала, но слуга замахнулся на нее, давая понять, что ее усердие в данном случае излишне. И в знак доверия и расположения к незнакомцу собака приветливо завиляла хвостом.

Шагах в двухстах от ворот белело каменное двухэтажное здание с деревянной террасой. Там, на низком трехногом стуле, сидел сам хозяин. Он внимательно рассматривал Спартака, пока тот пересекал двор. Слуга оставил гостя и подошел к хозяину:

— Я привел его, господин.

Спартак медленно приблизился к террасе и поднял руку в знак приветствия:

— Спасибо благородному Реметалку за то, что он оказал мне честь быть принятым в его прекрасном доме.

Хозяин смотрел в землю, словно был недоволен приветствием гостя. Это озадачило Спартака. Разве он выразился недостаточно учтиво?

Реметалк не замедлил разрешить его недоумение. Он медленно поднял голову и сказал:

— Ты очень обманываешься, парень, если думаешь, что тебе окажут честь в этом доме.

Спартак от неожиданности не сразу понял смысла этих слов. Но вряд ли это была шутка, — так шутить человек может лишь с близким знакомым.

— Но тогда... зачем ты меня пригласил?

Реметалк загадочно усмехнулся:

— И тут ты ошибаешься, если думаешь, что я тебя пригласил.

— Но... ты же послал за мной слугу.

— Я послал его привести тебя сюда.

— Ты хочешь этим сказать, что я не гость в твоем доме?

— С чего ты взял, что можешь быть, моим гостем?

Спартак пытался по выражению лица хозяина разгадать столь непонятное отношение.

— Извини меня, благородный Реметалк, — сказал он спокойно и с достоинством, — но... клянусь бессмертными богами, я не понимаю, зачем тогда я здесь?

Хозяин ухмыльнулся:

— Сейчас ты поймешь.

И он кивнул одному из двух слуг, стоявших недалеко от террасы. Тот сунул в рот два пальца и свистнул. Из-за дома тут же выбежало больше тридцати человек и окружили Спартака. Он мгновенно понял, что сейчас произойдет, но не подал виду. Не сводя взгляда с отца Родопиды, он спросил:

— Ты хочешь мне показать, благородный Реметалк, как много у тебя слуг?

— Да, парень, и ты сейчас увидишь, как они послушны.

— А что ты прикажешь им сделать?

— Отхлестать тебя прутьями. Мало тебе такой чести?

— Наоборот — столько человек против одного...

— Хватит и двоих для этого дела. Тебя, наверное, никогда не били.

— Это будет первый и единственный раз в моей жизни.

Резким жестом Спартак сбросил с себя хитон. Статный, хорошо сложенный, он стоял, расставив ноги, с порывистой готовностью встретить предстоящее ему испытание, чтобы выказать свое презрение и к тем, кто будет наносить ему удары, и к тому, кто это затеял.

Реметалк был озадачен. Может быть, он даже колебался, не отказаться ли от своего намерения. Для него уже не могла стать удовольствием расправа над юношей, который приготовился встретить ее с таким достоинством. Это не было рисовкой или притворной решимостью. Это был душевный импульс, присущий мужчине, который способен превратить позорное издевательство над собой в торжество человеческой доблести.

Но Спартак противопоставил себя ему, хозяину этих слуг. Хотя бы за одно это, за то, что он унизил господина перед слугами, надо унизить его самого перед этими слугами. Потому что они уважают не доблесть, а грубую силу.

— Начинайте! Чего смотрите! — прикрикнул Реметалк на тех двоих, что стояли ближе всего к Спартаку. Слуги достали из-под лестницы приготовленные заранее прутья и начали хлестать Спартака. Прутья свистели в воздухе, с силой опускаясь на его плечи и спину. Он спокойно принимал удары и своей необычайной выдержкой еще больше распалял слуг Реметалка. Вскоре все его тело покрылось красными полосами.

— Довольно! — крикнул Реметалк. — Я велел его отхлестать, а не забить до смерти.

Спартак поклонился:

— Спасибо благородному Реметалку за достойный прием в его доме.

— Ты мне нравишься, — усмехнулся Реметалк. — Ни разу не охнул, не крикнул.

Спартак поднял брошенный хитон, отряхнул от пыли, накинул на себя:

— Зато слуги твои мне не нравятся.

— Почему?

— Не умеют пороть. Ни одного прута об меня не сломали.

— Может быть, ты хочешь, дерзкий парень, чтобы я велел повалить тебя на землю и обломать о твою спину не одну, а двадцать палок? Тогда, наверно, мои слуги тебе понравятся.