Тодор Харманджиев - Спартак — фракиец из племени медов

— А ты не вернешься туда?

— Я закончил учение и приехал сюда насовсем... И никогда не подумаю уехать отсюда снова. Потому что здесь ты.... Если мы будем вместе, мне ничего больше в жизни не надо.

— Ты будешь помнить меня, если мы перестанем видеться?

— Как это "перестанем видеться"? Почему?

— Все может случиться.

Спартака озадачили ее слова, но он сделал вид, что принял это за шутку.

— Что ты хотела этим сказать?

— Люди встречаются и расстаются. А когда перестают видеться, то могут и забыть друг друга. Человек должен уметь забывать...

Спартак не мог понять, весело ему или грустно.

— Ты шутишь и над собой и надо мной. А лучше будет, если мы сейчас вместе погуляем по лесу. И я отведу тебя туда, где нет места грустным шуткам, где все — взаправду. Потому что птицы не умеют лгать, деревья не могут хитрить, зверята играют в чехарду и не знают ни грусти, ни забвения.

Он повел ее по лесной тропинке. Она слушала его, смотрела вперед и ни о чем не думала. Они шли медленно, чтобы лес не окончился так скоро. Они хотели продлить эти минуты, и это зависело только от них. От того, когда они исходят этот лес, которому нет конца и края. Им должно хватить здесь места и времени, чтобы пережить радости, которых они никогда прежде не испытывали.

Спартак остановился. Он задумчиво смотрел вперед, туда, где стволы деревьев исчезали в зеленом таинстве листвы. Родопида повернулась к нему.

Он спросил ее:

— Может, пойдем дальше?

— Мне страшно.

— Отчего?

— Не знаю.

— Ты должна бояться только одного — что можешь стать нимфой.

Она весело взглянула на него:

— Этого я не боюсь.

— Потому что ты уже сейчас принадлежишь к богам.

— Я им скажу, что принадлежу тебе, и они меня поймут.

Он взял ее на руки и понес.

Спартак осторожно шел между могучими стволами деревьев, словно боялся разбудить кого-нибудь — может быть, где-то совсем близко прячется невидимый зеленый бог лесов, может быть, он наблюдает за ними...

— Куда мы идем?

Он наклонился к ней:

— Туда, где еще никто не бывал.

Она замерла в его руках. Если лесу нет конца, то не будет конца их дороге...

Приподнявшись, она попыталась заглянуть ему в лицо, словно хотела прочесть там то, что и без слов было ясно. Потому что есть и такие прекрасные истины.

— Но скажи мне, куда ты несешь меня?

Их лица почти касались друг друга:

— Туда, где мы будем одни, и, быть может, еще зеленый бог лесов. Я опущу тебя у какого-нибудь родника, и когда ты глянешь в него, вода станет еще чище и прозрачнее от твоего взгляда.

Она вздрогнула:

— Мне страшно.

— Чего ты боишься?

— Я боюсь бога лесов.

— Да, мы вошли в его владения. Но мы ничего у него не возьмем. У него так много деревьев, а мы присядем в тени одного, и когда уйдем отсюда, оставим ему это дерево.

— Я не потому боюсь его. Он станет нам завидовать, потому что мы любим друг друга, а разве не завидуют таким, как мы?

Спартаку вдруг показалось, что кто-то невидимый наблюдает за ними из каждого лесного уголка. Смотрит с вершины какого-нибудь дуба, куда они идут, следит за каждым шагом, каждым движением. Или глядит на них через какой-нибудь просвет в чаще, ополоснув лицо в чистом ручье, потому что только чистыми глазами можно смотреть на него и на Родопиду.

Зеленый бог лесов!

Он своим дыханием колышет листву и птичьи перья.

Он сидит на каждой ветке. Смотрит с каждого дерева, шепчется с каждым листком.

Зеленый бог лесов! Властелин всех лесных тайн.

Да, он, конечно, завидует сейчас Спартаку. Потому что тот, кто несет на руках Родопиду, заслуживает зависти. Она обнимает его за шею, и он чувствует ее дыхание, ощущает биение ее сердца и трепет ее души. Она сказала ему, что без него ей будет очень трудно, и он верит ей, потому что так оно и есть.

Лес молчит, прячет свою улыбку, свою красоту, свою нежность.

Она крепче обвила его шею руками.

— Будет ли этому конец?

— После каждого конца в нашей жизни будет новое начало.

— Позволь мне всегда быть с тобой.

— Ты всегда будешь со мной.

Между деревьями появился просвет, стало светлее.

Кончились лесные таинства.

Кончилось прекрасное путешествие в неведомое.

Кончилось уединение.

С ветки спорхнул дятел и как будто разбрызгал в синем воздухе желтые, зеленые и красные капли.

Спартак высоко поднял девушку на руках.

Он был убежден, что в последний раз несет ее туда, где она будет без него, и что на следующий день снова вернется к нему, чтобы не исчезать больше никогда.

На опушке он опустил ее на землю.

Оставалось еще немного времени, чтобы посмотреть друг на друга, помолчать. Потому что пора уже было расставаться.

Лицом к лицу, совсем близко, они уже и сами не понимали, грустят ли они от того, что им надо расставаться или радуются, что завтра встретятся снова...

В глазах у Родопиды появился влажный блеск, но она улыбнулась:

— Я не должна плакать, правда?

— Если только от радости.

— Но почему от радости — и слезы?

— Потому что нам надо расстаться. Но пусть это расставание будет последним.

Он через силу улыбнулся, потому что и ему было грустно.

— Ничего, — добавил он, — до завтра не так уж долго ждать.

Он нежно провел рукой по ее волосам.

Эта ласка должна была остаться с ней, как невидимый венец любви. С этим она уйдет, чтобы ждать завтрашней встречи. С этим она явится к своему отцу, когда они вместе предстанут перед ним.

Он сказал:

— С завтрашнего дня нам нечего таиться... Пойдем вместе к твоему отцу, и я буду просить тебя у него.

Ему не хотелось идти домой... ведь здесь, в этом лесном уголке, еще осталось что-то от недолгого пребывания Родопиды. Ее образ словно еще витал здесь, неуловимый, невидимый — и в то же время реальный, осязаемый.

Спартак постоял, думая о девушке. Встреча с ней еще не стала воспоминанием. Трудно было поверить, что только что они стояли рядом... так распорядилась сама судьба. Неужели это окончилось?.. Ушло?.. И больше никогда не вернется?..

Он пошел вдоль русла реки — туда, где берег порос ивняком, дубами, платанами. Там, где кончалась эта лесистая полоса, далеко вокруг простирались заливные луга. Трава на них была уже скошена, и тут и там, словно огромные островерхие шапки, стояли стога только что убранного сена. Через вершины стогов были крест-накрест переброшены связанные по две длинные жерди. Они держали стог и мешали ветру уносить еще не слежавшееся сено.

Спартак побродил немного вдоль лесистой каемки луга и пошел к чешме. Только сейчас он почувствовал жажду.

Подойдя к каменистой тропке, он увидел, что сверху по ней спускаются два конюха Реметалка, но не те, которых он видел вчера. Конюхи вели серого в темных пятнах коня. Пятна эти были словно нарисованы, они напоминали раковины улиток или мидий, а некоторые походили на отпечатки сильно прижатых пальцев, в середине темные, по краям бледные. Каждый из конюхов намотал себе на руку один из поводьев. Жеребец, удерживаемый с обеих сторон, ступал мелкими нервными шажками. Он часто вздрагивал, готовый в любое мгновение вырваться из рук своих мучителей или спрыгнуть со скалы вместе с ними. Но и они чувствовали намерения коня и были начеку, чтобы в нужный момент повиснуть на поводьях. Конь часто останавливался, спотыкался, топтался на месте и сердито фыркал, недовольный тем, что не может понестись, куда хочет, а вынужден подчиняться ненавистным, но крепким рукам.