Тодор Харманджиев - Спартак — фракиец из племени медов

Люди, опустив головы, только исподтишка переглядывались друг с другом.

Никто ничего не ответил хозяину. Все опасались выказывать радость по поводу того, что беда миновала.

Довольные неожиданным поворотом событий, слуги и работники разошлись, каждый занялся своим делом. Конечно, хозяин должен был хотя бы как следует отругать их за то, что они упустили Спартака. Когда они опомнились, им уже казалось, что они непростительно легко испугались незнакомца. Да, он был смелым и застал их врасплох, схватив лопату. Но как они могли так панически бежать? Их было более тридцати, а он один. И только потому, что их было много, они поддались такому испугу. Если бы их было трое и кто-нибудь сказал: "Да что вы, ребята, чего бояться, он же один", — наверняка двое других устыдились бы своей трусости. Но когда один из тридцати крикнул: "Он нас убьет!" — никто не сказал: "Да постойте же, он — один, а нас много!"

Для того, чтобы посеять панику среди сотни человек, достаточно двух трусов. Особенно, когда противник смел и решителен. И одного смельчака достаточно, чтобы рассеять страх у сотни трусов.

Внезапный страх не слушается доводов разума, не подчиняется никаким правилам и законам...

А иногда даже при хорошо подготовленной неожиданности и при почти равных силах может случиться и другое: тот, на кого нападают, вдруг сообразит, что противник не страшен. И своим самообладанием вызовет у противника страх, чья наглая самоуверенность приведет к позорному отступлению, если он рассчитывал только на неожиданность и испуг.

Пробежав сотню шагов, Спартак понял, что больше ему ничего не угрожает, и опасаться нечего. Он обернулся, чтобы увериться в том, что его не преследуют, и зашагал дальше.

Дошел до излучины, где был перекинут деревянный мостик. Река здесь текла между обрывистых берегов в узком ложе, усеянном мелкой галькой и довольно крупными белыми и серыми камнями. Шагов двадцать ниже по течению она выходила из ущелья и разливалась вширь. Спартак разделся и бросился в воду, Прохладная вода уменьшила боль, которая жгла ему спину.

На плечах и бедрах остались красно-синие борозды от ударов. Он решил подождать, пока стемнеет, чтобы не давать дома никаких объяснений.

Неподалеку от дороги был лужок с огромным платаном. Спартак выбрался из воды, лег ничком в тени дерева и задумался. Зачем Реметалк, отец Родопиды, заманил его в западню и приказал слугам избить его? За такое вероломство он заслуживает того, чтобы Спартак снова его посетил, но на сей раз ночью. Нетрудно будет перелезть через забор, забраться в коровник или конюшню и поджечь солому, предварительно раскрыв двери, чтобы скотина могла выбежать. Не может же она расплачиваться за низкий поступок своего хозяина! Огонь не пощадил бы ни одной постройки. Какой пожар можно устроить во славу справедливых богов! И все — за счет Реметалка! Если бы... если бы только он не был отцом Родопиды. Девушки с лучистыми глазами, которые при спокойном взгляде — синие, а затененные ресницами — становятся зелеными, и из их глубины вылетают веселые искорки.

Реметалк поступил недостойно, это была подлая ловушка. Но ему ничего не грозит, хотя он вполне заслуживает расплаты за глупое удовольствие, которое позволил себе. Это будет первый и единственный раз, когда Спартак не расквитается со своим обидчиком. "Клянусь бессмертными богами, что это так", — сказал он. Реметалк попытался унизить его перед слугами и, наверно, перед Родопидой. Потому что она могла видеть через какое-нибудь окошко, как его стегали прутьями. Но она не должна думать, что он проявил беспомощность. Он же показал потом, что мог бы сделать с ними, если бы счел нужным защищаться. Тот, кто в состязаниях по фехтованию, укрощению коней и в скачках на колесницах всегда был первым, наверно, сумел бы в два счета разогнать слуг Реметалка. Надо было швырнуть на землю только первых двух, остальные стали бы удирать, сбивая с ног друг друга, как это и случилось позже. Но он сразу же решил поступить иначе — выдержать испытание, чтобы показать свое презрение и к тем, кто будет его бить, и к их хозяину.

Захваченный своими мыслями, и забыв о том, что он исполосован, Спартак перевернулся, чтобы улечься поудобнее, и тут его пронзила острая боль. Он подумал: "Реметалку просто повезло. Он должен благодарить Родопиду за то, что она — его дочь. Потому что иначе в эту ночь он мог бы стать нищим

В это же время Реметалк, сидя на террасе, все больше сожалел о случившемся.

— Не надо было так поступать с парнем.

Чем больше он вспоминал, как юноша вел себя, тем больше находил в нем достоинств. И в чертах лица, и в его выражении было нечто такое, что возбуждало к нему симпатию. И то, что он не пригрозил Реметалку отомстить, выдавало в нем человека благородного, наделенного чувством собственного достоинства.

Реметалку стало не по себе, что он незаслуженно оскорбил человека, который не сделал ему ничего плохого.

Он снова послал одного из слуг — найти Спартака и пригласить к себе. Если тот придет, Реметалк извинится перед ним. Но он вряд ли придет во второй раз туда, где был так низко обманут.

Реметалк снова подумал, что Спартак может ему отомстить, но тут же отбросил эти опасения — такой благородный человек не сможет совершить никакой подлости.

Реметалк встал и прошелся по двору. Он искал уединения, не хотел, чтобы его кто-нибудь видел — ни слуги, ни жена, ни Родопида. Ему казалось, что он не выдержит сейчас ничьих укоризненных взглядов. Очень редко случалось ему осуждать себя самого за неправоту. Как хозяин, он привык мыслить, что всегда прав, — что бы он ни делал, как бы ни поступал по отношению к другим. Сейчас его удивляло то, как этот юноша заставил его испытывать угрызения совести.

Он искал, чем бы заняться, куда заглянуть, чтобы не возвращаться в дом до обеда.

В этот день он даже не бранил работников, хотя далеко не все во дворе и на виноградниках делалось так, как надо.

Родопида, вероятно, наблюдала за тем, что произошло, из окна своей комнаты. И вряд ли считает, что отцу позволительно так поступать... Но как ей объяснишь, зачем он заманил сюда Спартака?

Он ожидал, что все будет совсем иначе. Если бы он сумел сделать то, что задумал, не нужно было бы ей объяснять, что Спартак для нее не подходит. Но сейчас тот выглядел в ее глазах не побежденным, а победителем, и уж лучше бы отец высказал ей все, что хотел, на словах.

Он долго тянул время, делал вид, что его занимают заботы по хозяйству. Идя домой, он молча спрашивал себя, не будет ли лучше, если не он, а жена объяснит Родопиде, что между ним и Спартаком произошло недоразумение, виновником которого является кто-нибудь из слуг. Или прямо сказать ей, что он представлял себе Спартака совсем другим, поэтому и решил проучить его за то, что тот дерзнул ухаживать за Родопидой.