Тодор Харманджиев - Спартак — фракиец из племени медов

Когда они вернутся в Рим, он женится на Лавинии. Его женитьба была отложена только вследствие того, что Гортензий неожиданно взял его в этот поход. Брак с Лавинией создаст ему новые связи с видными патрицианскими фамилиями. Он будет принят ими как равный.

Придя в Иберию, он предложит Серторию союз на благо Рима и Фракии. Если тот не согласится, Спартак прогонит его из Иберии. Он останется там надолго, пока не наведет порядок. Потому что этот полуостров будет нелегко умиротворить. Центурионы его когорт абсолютно ему преданы, а трибуны легиона — его друзья. Тех, кто отличится в сражениях, он повысит в должности, и этим привяжет к себе еще больше.

С населением станет вести себя гуманно, не будет его обирать, как делают все преторы во вновь завоеванных провинциях.

И население будет на его стороне, когда это потребуется. Среди иберийских вождей он отличит самых влиятельных. Он создаст легионы из местного населения и под общим командованием, вместе с римскими легионами у него будет могучая армия. Он всегда и во всем будет справедлив. Завоевав авторитет и у армии, и у населения, он полностью утвердит свою власть на полуострове.

Создав сильную и независимую державу, он пошлет к Митридату доверенного человека с предложением заключить союз против Рима. Митридат, конечно, согласится. Он достаточно умен и хитер, чтобы понять, в какое положение могут поставить Рим два сильных союзника, решив напасть на него одновременно. Они обменяются послами для уточнения подробностей заключения союза. Чтобы не было потом раздоров, они уточнят размеры своего влияния. Митридат будет удовлетворен, если в его царство будут включены все земли побережья Понта Эвксинского, вся Малая Азия и заморские владения Рима. Но Фракия останется неприкосновенной. Пусть фракийцы сами вершат дела на своих землях. Мукапор прежде всего наведет порядок среди медов. Он проявит уступчивость по отношению к пеонцам и дентелетам, чем завоюет доверие и других фракийских правителей. Он предложит им выгодные условия для договора. Они согласятся, потому что римские налоги и оборы, как и откровенные грабежи Митридата, наверно, уже достаточно их вразумили. Они образуют союз всех фракийских правителей с единственным взаимным обязательством — выступать вместе против врага, кому бы из них он ни угрожал. И тогда они предложат Риму равноправные отношения, которые он должен будет принять. Римляне станут благоразумными, когда поймут, что в любое время могут быть подвергнуты нападению с двух сторон. И само существование Рима будет зависеть от его миролюбия.

Рим своим надменным владычеством создал себе врагов среди народов, которые сумел покорить, потому что они были разъединены, но однажды они могут стать сильными. Там зреет гнев, ненависть к тирании и издевательствам, надежда на возмездие.

Галлии и Германии Спартак предложит союз. Они примут его,

потому что он будет основан на справедливости, на равноправии, на взаимной выгоде.

Тогда все, кто страдал от римского гнета, договорятся между собой и станут единой силой. Народы прогонят римских сборщиков дани, перестанут платить контрибуции и налоги, приток средств к Риму прекратится.

Поначалу Рим возмутится этой дерзостью.

Но Сенат должен быть благоразумен, он не пойдет на угрозы. Потому что на этот раз на Рим хлынут многочисленные армии.

И тогда властители мира поймут, наконец, как они ошиблись, распространив свое господство на другие народы. Над вечным городом нависнет угроза превращения его в груды камня и кирпича; и никто, кроме самих римлян, не будет в этом повинен. Потому что для насыщения накопившейся за много лет ненависти к Риму, не хватит ни патрицианских дворцов, ни плебейских курятников.

"... Вам потребуется только одно: благоразумие, гордые сенаторы,... благоразумие, надменные патриции,... благоразумие, самонадеянные полководцы... Чтобы не вызвать гнева народов, которые вы разорили дотла, у которых вы уводили людей и продавали на ярмарках рабов. Вы заставляли их работать в ваших имениях и на ваших рудниках и кормили их так, чтобы они только не умерли с голода, в то время как вы сами обжирались до отвращения".

"Благоразумие... благоразумие... только благоразумие..." — думал Спартак, лежа с открытыми глазами. Он уснул лишь на заре.

Утром, когда он поднялся на насыпь и посмотрел на поле сражения, у него стало тяжело на душе. Зрелище было ужасным.

Тела убитых устилали равнину перед лагерем. Эти люди пришли убивать, чтобы получить добычу. И они сами стали теперь добычей хищных зверей и птиц...

Митридат исчез с остатками своей армии.

Из палатки вышел Гортензий. Посмотрев в сторону вражеского стана, он обернулся к Спартаку:

— Что ты об этом думаешь? Неужели он и вправду пошел обратно?

— Не удивительно, что он так решил. И сейчас он уже далеко, если только посадил пехоту на уцелевшие телеги.

— Но, возможно, он остановился где-нибудь по дороге, предполагая, что мы пойдем за ним следом, и готовит нам западню.

— Едва ли он станет это делать. Не в его характере играть в прятки. Он предпочитает сокрушительные налеты и неожиданные набеги. После поражения он должен вернуться домой. Ему нужно опомниться, прежде чем готовить новый поход.

Перед тем как отдать приказ о выступлении, Деций Гортензий собрал преториум и объявил перед советом военных трибунов, что назначает своим заместителем командира первого легиона, а на легион ставит Спартака.

Спартак сдержанно поблагодарил Гортензия.

— Итак, вперед! Мы идем по долине Стримона, — приказал Гортензий.

Вчера, после окончания битвы, Спартак, оглядывая поле брани, думал: "Мы победили. Я и мои воины уцелели. Митридат разбит. Но медам и всем фракийцам придется теперь плохо. Они не ждут от нас добра. Потому что римляне, когда есть кому и за что воздать, руководствуются не человеческими чувствами, а правилами".

Когорты начали вытягиваться в походную колонну.

Спартак стоял возле Гортензия и наблюдал — это был его легион. Оба молчали. Неожиданно Гортензий спросил:

— Кто придумал использовать против нас лестницы?.. При втором римском походе во Фракию?

— Если ты узнаешь истину, это не прибавит к твоим добрым чувствам ко мне, но я не могу тебе лгать.

— Значит, ты?

— Я...

— Ты хорошо сделал, что, как и всегда, сказал правду. Потому что если бы ты сказал, что это придумал кто-то другой, я все равно бы тебе не поверил. А почему ты не повторил этого в следующей битве?

— Я предположил, что вы, опасаясь повторения подобного штурма, придумаете что-нибудь гибельное для нас, фракийцев. Выроете, например, с внутренней стороны стен волчьи ямы, утыканные кольями.

— Именно это мы и сделали. А почему у тебя возникло это опасение?