Ирина Корженевская - Девочка-Царцаха

Но Капитолина зарыдала громче, да еще и с повизгиванием, и так тряслась и захлебывалась, что Эрле не на шутку испугался и побежал за доктором.

Доктор выслушал, выстукал и прописал... валерьянку.

— Что с женой?— спросил Эрле, провожая его.

— Обыкновенная истерия...

— Я дам тебе сегодня одну интересную штучку,— сказала однажды Ксения Полкану, выходя с ним на поляну и усаживаясь под цветущим терном.— Вот! — И она сунула ему под нос красный леденец.

Полкан понюхал. Ничего интересного в этом камешке, по его мнению, не было, но так как ему было неудобно перед приятельницей, он смущенно вильнул хвостом и отвернулся.

— Ну и дурак!— Ксения, смеясь, обняла его одной рукой и насильно вложила леденец в пасть. В течение нескольких секунд она придерживала его челюсти в сомкнутом положении. Полкан, разрешавший ей любые вольности со своей особой, немедленно выбросил леденец, но, почувствовав, что у него во рту остался приятный вкус, пожалел об этом. Он поспешно разыскал леденец в траве, разжевал его и, благодарно глядя на Ксению, облизнулся.

— Я же правильно сказала, что ты дурак... Ну, возьми еще,— Пока Полкан расправлялся с леденцами, Ксения продолжала с ним разговаривать.

— Итак, теперь ты знаешь, что такое сладкое. Я тебя никогда не обманывала. Ешь и помни, что сладкое полезно, а при умственной работе прямо необходимо. Понял?

Угостив Полкана еще десятком леденцов, она разлеглась в траве и, заметив муравья, тащившего мертвую гусеничку, взяла соломинку и принялась отнимать у него добычу. Муравей суетливо бегал около соломинки, хватал гусеничку и тащил ее то влево, то вправо.

— Эх ты, работяга! Я вижу тебе все равно: на север или на юг, лишь бы тащить...

В кустах зашуршало. Полкан поднял уши и коротко рыкнул. Ксения легонько хлопнула его.

— Молчать! Ты не на своей территории!

Приподнявшись, она увидела салькын-халуновского учителя.

— Кого я вижу! Здравствуйте. Прошу садиться на зеленый ковер. Рассказывайте, как, когда и зачем?

— У нас каникулы... Вот я и приехал в Булг-Айсту погостить. А вы что делаете? Наслаждаетесь природой? Я еще издали заметил: кто-то средь бела дня валяется в траве да еще разговаривает сам с собой.

— Как сам с собой? А Полкан разве не собеседник? Если хотите получить его расположение, немедленно почешите у него за ушами.

— Какой здоровенный пес!—воскликнул учитель.-—Вы, должно быть, очень любите животных?

Ксения кивнула. Лепестки отцветающего терна падали на них, над головами сновали пчелы, и теплый ласковый ветерок чуть-чуть шевелил листья. Учитель глубоко вздохнул:

— Как же здесь хорошо после Салькын-Халуна! А вы загорели, товарищ инструктор.

— Вот и хорошо. Я люблю загар. Вы удивляетесь? Но вы тоже загорели.

— Я—дело обычное, а вот вы... Девушки мажутся стеарином и еще какой-то чертовщиной, чтобы не загореть, а вы говорите любите.

— Вот как? Ну, то девушки, а я не девушка, и мне простительно.

— А кто же вы?

— Я инструктор-саранчист.

— A-а... Я ведь подумал, что вы... замужем...

— Действительно, я неудачно выразилась. Нет, я пока на свободе, без «хомута», как говорит Эрле. Кстати, вы знаете, он женился!

— Слышал... на «туче». Мы с Евтуховой были вместе на курсах, там ее все называли «наша туча» за ее мрачность. Не знаю, может быть, она после замужества будет другой.

— А Клавдия Сергеевна тоже была с вами? Правда, она хорошая?

— Да. Я нынче заезжал к ней. Она собирается осенью в педагогический институт и правильно делает: из нее толк выйдет. А Нимгира вы знаете? Вот он меня сегодня развеселил! Подходит ко мне перед отъездом и говорит: «Скажи, пожалуйста, если русский девочка и русский мальчик кольцо здесь носит, что это будет?» Я говорю ему: «Кольца для украшения носят, чтобы руки нарядные были». «Это я без тебя знаю,— говорит Нимгир,— в таких кольцах всегда глазки бывают стеклянные, а этот кольцо гладкий, стекляшка у него никакой нет». Тогда я догадался, что он про обручальные кольца спрашивает. Объяснил, что означает этот обычай. Тогда он говорит: «А если русский девочка такой кольцо носил-носил, а потом снимал, это что будет?» Ну, тогда, говорю, она, наверное, замуж не хочет идти за того мальчика, который ей это кольцо подарил. Он помолчал и вдруг изрекает: «Зачем же он говорит, что кольцо это не надевает потому, что от него палец болит?» Кто так говорит, спрашиваю, а он спохватился: «Это я так просто, сам себе сказал». И пошел.

— Интересно,— задумчиво сказала Ксения.

Некоторое время они молчали.

— А почему вы все время улыбаетесь? Скажите-ка лучше, как вас зовут,— вдруг сказала Ксения.

—- А вы тоже почему-то все время улыбаетесь... Меня зовут Виктором Антоновичем, а вас?

— Мы познакомились с вами недели две назад, а имен друг друга не узнали. Какая рассеянность!

— Но мы все-таки знакомы.

— Конечно! Меня зовут Ксенией Александровной. Ксения — слово греческое, и означает оно — «странница». Поживу здесь, поработаю и поеду...

— А что вы будете сегодня делать? Не хотите ли пойти в клуб? Там сегодня обещали кинокартину... А послезавтра начинается ярмарка, может быть, пойдете?

— Можно и то и другое, только... не будет ли вам со мной неудобно— у меня нет нарядов, и я загорелая. Не лучше ли вам пригласить беленькую особу и в крепдешиновом платье?

— Я ни с кем не хочу идти, кроме вас, а раньше всегда ходил один или с товарищами.— И Виктор Антонович вдруг густо покраснел.

— Ах, даже так?— Ксения сорвала веточку крапивы.— Благодарю за честь.

— Вы не боитесь обжечься?

— Нет. Если ее схватишь сразу, она не успевает обжечь. Вот посмотрите!—и она сорвала еще одну веточку.

— Так вы пойдете в кино?

— Пойду. Заходите за мной. Знаете флигель около почты?— Она взглянула на часы.— Надо идти на питомник. Ох, как не хочется вставать! Пойдем, Полкан. На прощанье дарю вам.— И она бросила на колени учителя веточку крапивы и скрылась за деревьями.

Виктор Антонович продолжал сидеть под терном. Он повертел крапиву и, вынув записную книжечку, заложил подарок Ксении, осторожно расправив кусачие листики.

Наконец Ксения поймала председателя улусного исполкома.

— Как? Вы до сих пор не получили мякину? Безобразие! Я же при вас сказал Арашиеву, что разрешаю... А ну-ка, давайте его сюда... Ты что же это, Обуши, крутишь? Без бумажек жить не можешь? И где ты этому научился? На курсах, что ли? Вот тебе резолюция! Успокойся!

— Теперь напишите вы.— Ксения протянула заявление Арашиеву.

Тот часто-часто замигал.

— Хватит одной резолюции председателя.

Председатель сверкнул на него глазами.

— Давай, давай, пиши!

— Вот так раз!—воскликнул Эрле, прочитав заявление с двумя резолюциями.— Нет! Вы только обратите внимание! Ну, председатель, понятно — решает вопрос принципиально, у него тысяча дел, ему простительно написать одно слово — «отпустить»... Ну, а Арашиев? Полюбуйтесь! Он не возражает! А сколько отпустить? Один амбар или полтора? Нет, меня не проведешь! Оставьте бумажку у меня. Завтра или послезавтра я сам к нему схожу...