Ирина Корженевская - Девочка-Царцаха

— Вольдемар Вольдемарович!— взмолилась Ксения.— Я на эту противную мякину уже восемь суток потратила.

— Ничего, ничего, крепитесь!.. Все хорошие дела делаются медленно,— невозмутимо ответил Эрле.

Вопрос о мякине был улажен к середине мая.

— Возьмите.—Эрле протянул Ксении документы.—Теперь все в полном порядке. За ваше долготерпение я даю вам подводу для доставки мякины в аймаки и даже своего экспедитора. Есть у меня на участке волшебный парень. Ему подработать хочется, вы ему по ведомости месячный оклад рабочего проведете, а он вам за две недели все развезет.

«Волшебный парень» не замедлил явиться.

— Ах! Оказывается, это вы!—удивилась Ксения.

Перед ней стоял ее случайный попутчик из Юзгинзаха. После возвращения она его видела лишь раз в столовой, сильно навеселе, и он, как ей показалось, сделал вид, что не узнает ее.

— Меня к вам товарищ Эрле прислал. Говорит, у вас работенка есть срочная.

— Да, да! И давно вы работаете у Эрле?

— Да сразу же, как приехал, так и поступил... И все время я то на участке, то в разъездах...—‘Михаил Иванович замялся.— Я и в Булг-Айсте, можно сказать, не бываю, потому, извините, вам должок до сих пор не принес... — Он порылся в карманах и протянул Ксении десять рублей.—Вот, пожалуйста... Так я с завтрашнего дня и начну развозку мякины...

С рабочими везде обстояло благополучно. Оставалось только найти руководителей.

В двадцатых числах мая председатель вызвал Эрле и сказал, что ответственность за сохранность посевов станции лежит на нем, а потому он должен обеспечить руководство противосаранчовыми работами на булг-айстинском участке.

— А вашей жене скажите,—прибавил председатель,—что я ее мобилизую на десять-двенадцать суток для руководства такой же работой в Харгункиновском аймаке. За инструктажем по этому вопросу пусть обратится к Юрковой.

Елена Васильевна в тот же день получила указание Эрле—-подготовиться к борьбе с саранчой.

— Перед исполкомом за это отвечаю я, а передо мною—вы. Елена Васильевна нахмурилась, но не стала перечить.

Гораздо сложнее обстояло дело с Капитолиной.

— Что-о? Я-a? На саранчу? С какой стати. Ни за что! Ни за что! Наверное, тебя эта девчонка науськала! Она мне отомстить хочет за то, что я ей саранчу в Харгункинах не показала!

— Поедешь,— ответил Эрле.— Обязательно поедешь. И девчонка здесь ни при чем, не говори глупости. Меня сам Очиров из-за этого вызывал. Общественное поручение.

— А я не поеду! Оказала не поеду и не поеду!— И Капитолина побежала к Ксении.

— Слушайте, товарищ Юркова! Я на вашу саранчу не поеду, понимаете, не поеду! Вычеркните меня из списка. Я человек больной и не могу работать на солнце.

— Шарголская саранча больше ваша, чем моя,— хладнокровно ответила Ксения.—И списка у меня никакого нет. Мне просто передали в исполкоме, что вы мобилизованы, как неработающая и более подходящая для харгункиновского участка. Да чего вы боитесь? Помните, мы вместе были на этом участке? Он совсем недалеко от аймака. Вам даже не нужно будет ночевать в степи. Каждый вечер вы сможете возвращаться в школу. А в самую жару будете сидеть под телегой, потому что, когда очень жарко, саранча не ест. Право, я на вашем месте не стала бы спорить. Ведь это всего-навсего десять суток.

— Я вам уже сказала, что не поеду. Не агитируйте. Я человек нервный, я не могу работать в степи, да еще в бандитской!

— А как же будут работать другие? Впрочем, дело ваше, я ничего не знаю. Идите в исполком, там и говорите.

Капитолина бросилась к председателю.

— Довольно странно, товарищ Очиров. Неужели вы не можете сделать уважение товарищу Эрле? Почему его жена должна ехать на опасную и грязную работу? Кроме того, я больна...

— Я уже сделал однажды уважение вашему мужу и не привлек вас к ответственности за бегство с работы... Но что вы так поступили, я не забыл, нет, не забыл,— сказал он тихо, но внушительно.— И вы поедете. Или вам очень плохо будет, очень плохо, предупреждаю вас. А если действительно заболеете—принесете мне справку от врача.

Капитолина была вне себя. Она рыдала всю ночь и добилась того, что Эрле пригласил врача.

— Я не нахожу у вас ничего, кроме легкого нервного возбуждения,—сказал врач, осмотрев Капитолину добросовестнейшим образом.—И даже...—он несколько смущенно взглянул на Эрле, который присутствовал при этой процедуре,— вашей жене будет только полезно пребывание на свежем воздухе... Право же, полезно. Это так благотворно влияет на нервную систему!

Глаза Капитолины метали искры, но доктор не обратил на это ни малейшего внимания и, сказав Эрле несколько слов о погоде, заторопился домой.

Капитолина снова разбушевалась, и Эрле не знал, куда ему деваться.

Через два дня Капитолину вызвали в исполком и спросили, почему она не является на инструктаж к Юрковой.

— Я не собираюсь ехать на саранчу, вот и не являюсь.

— Ты понимаешь, что ты делаешь, или не понимаешь? Ты меня срамишь не только на весь улус, а на всю область!— возмущался Эрле.—• Всякий может подумать, что это я на тебя так воздействую, ведь я беспартийный, понимаешь ли ты? Вот что: или ты поедешь на саранчу, или я с тобой разведусь! Это теперь очень просто делается. Стоит мне подать заявление в загс и — готово! Пойдешь в свои Харгункины уже не на десять дней, а навечно!

— Хорошо, я поеду на саранчу, но почему бы мне не поехать на булг-айстинский участок, почему ты не пошлешь в Харгункины Сорокину?

— Друг мой, у Елены Васильевны есть много обязанностей по станции. Отлучаться из Булг-Айсты она не может.

— Какие там обязанности! Я тоже могу их выполнять!

— Ты не агроном и не зоотехник, а только дурная учительница...

— Ах вот как! Это у тебя одни отговорки. Сразу видно, что ты хочешь остаться вдвоем с Сорокиной!

(Когда до Елены Васильевны дошли слухи об этих разговорах, она затосковала еще больше: неужели Эрле пойдет на это? ведь если он прикажет, она, пожалуй, не посмеет противиться...

Эрле не знал, куда деваться от скандалов, которые уже перестали быть тайной для окружающих, и он решился-таки отправить Сорокину в Харгункины. Но об этом надо было поговорить в исполкоме. Товарищ Очиров, всегда ранее шедший ему навстречу, теперь накричал на него.

Словом, до самого конца мая из-за одного слова «саранча» и в исполкоме, и на станции поднимался такой шум, что Ксения чуть не плакала: Капитолина смотрела на нее волком. Елена Васильевна и даже смиреннейший Василий Захарович не один раз сказали, что если бы не Ксения, всё жили бы нормально, а Эрле заявил, что он не только мякину отдал на саранчу, а и все свое душевное спокойствие.

А саранча еще безмятежно дремала в кубышках. Что же будет после? Ксении казалось, что единственное светлое пятно на Шарголе — Клавдия Сергеевна.