Алан Савадж - Повелительница львов

Меня ждало болезненное разочарование. Генрих оставался совершенно неподвижным, даже когда я положила возле него ребёнка.

— Что же нам делать? — со слезами на глазах спросила я архиепископа.

— Молиться, ваша светлость.

Я уже упоминала о том, как трудно возлагать надежды на молитвы. К тому же, учитывая, каким образом достигнут мой триумф, я просто не смела молиться. В глазах всего мира я должна была выглядеть как гордая мать следующего короля Англии, и, думаю, это мне удавалось. Своего сына я решила назвать Эдуардом. И так было уже три Генриха, и, похоже, эта линия постепенно вырождалась. Я думала об Эдуарде III и его сыне Чёрном Принце — вот поистине выдающиеся люди!

К тому же старшего сына Йорка звали Эдуардом. Я была уверена, что мой сын превзойдёт этого ничтожного юношу. Может быть, он и превзошёл бы, проживи достаточно долго...

Всё это время мы жили в условиях глубокого политического кризиса. На Рождество я велела перевезти Генриха в любимый им Виндзорский замок, всё ещё надеясь, что это будет способствовать его выздоровлению. Но даже на протяжении довольно трудного путешествия он ни к чему не выказывал интереса. На улицах Лондона стали появляться ужасные подмётные письма, где недвусмысленно намекалось, что их будущий король — ублюдок, поэтому было ясно, что действовать следует со всей решительностью. Будь на то моя воля, я приказала бы схватить преступников и сварить их в кипящем масле, но Сомерсет, по всей видимости угнетённый сознанием своей вины, колебался. Я убедила его созвать парламент и официально ознакомить его членов с моим ходатайством о том, чтобы до выздоровления короля меня назначили регентшей и я правила от имени своего сына.

Были созваны палата лордов и палата общин. Вместе с Букингемом, ставшим в последнее время одним из самых ревностных моих сторонников (как и все влюблявшиеся в меня мужчины из ближайшего окружения), я много раз, без какого бы то ни было успеха, показывала Эдуарда его законному отцу. Тем не менее Эдуард, несомненно, имел полные права на престол, и архиепископ Кемп заверил меня, что у нас есть все основания надеяться на удовлетворение моей просьбы. Он и в самом деле выступил перед парламентом с убедительнейшей речью. Сидя на галерее, я восторженно слушала его, исполняясь такой же уверенностью, как и он.

От моего внимания, однако, не ускользнуло, что наш верный друг уже довольно стар и выглядит не слишком здоровым. На следующий день он умер. Все старые люди умирают, это единственное, что им всем удаётся. Но столь скоропостижная и несвоевременная смерть Кемпа заставила меня заподозрить, что кто-то поспособствовал его восшествию к Творцу.

Однако тут я уже ничего не могла поделать. Как только Кемп испустил последний вздох, события вышли из-под моего контроля и стали стремительно развиваться. На следующий же день депутация палаты лордов потребовала, чтобы их допустили к королю, Лорды якобы хотели выслушать мнение короля по поводу назначения нового епископа, но истинной их целью, очевидно, было желание самолично убедиться в состоянии здоровья Генриха. Мне не позволили присутствовать при этом, но они, без сомнения, пришли к вполне определённым выводам, ибо на следующий день Ричард был назначен регентом.

Прежде чем я смогла переварить это убийственное для меня сообщение, в окружении своих многочисленных родственников явился сам Ричард. Вели они себя весьма учтиво. Да и почему бы им не вести себя учтиво, если желанное яблоко само упало в руки? При свидании со мной Ричард даже опустился на колено.

— Ваша светлость бесспорно согласится, — объяснил он, — что в подобные смутные времена ни одна женщина, даже столь одарённая, как вы, не сможет управлять этим государством. Поверьте мне, я готов к всевозможным уступкам, но как официально признанный наследник престола чувствую себя обязанным выполнить свой долг перед нашими подданными.

— Дорогой кузен, — сказала я ему, — ваши слова — как бальзам на мою смятенную душу. Однако я должна поправить вас, всего одно небольшое уточнение. Наследник престола лежит здесь. — И я показала на колыбель, стоявшую рядом с моим креслом.

— Ваша светлость, — ответил этот хитрец, — я желаю счастья вам и вашему сыну. Принц не сможет управлять страной, по крайней мере, в течение шестнадцати лет. Может быть, если страна этого пожелает, он будет провозглашён королём и гораздо раньше. Тогда я отойду в сторону. Но на протяжении многих лет он будет нуждаться в регентстве, и я позволю себе заявить без ложной скромности, что во всей стране нет человека, более подходящего для выполнения этой обязанности.

Естественно, я не могла не заметить, что он назвал принца моим сыном, а также не обратить внимания на слова «если страна этого пожелает», которыми он обусловил провозглашение Эдуарда королём. Но его тщательно продуманные слова поставили передо мной трудную проблему. Ибо он говорил абсолютную правду. Что же касается того, на ком лучше всего остановить выбор, на самом подходящем мужчине либо на самой подходящей женщине, то это уже другое дело. Во всяком случае, я не могла ничего предпринять. Сомерсет не имел сторонников. Сторонники же Йорка составляли восемьдесят пять процентов палаты лордов да, вероятно, и палаты общин. Букингем может сколько угодно качать головой и кусать губы, но он не станет бороться со своим кузеном Ричардом Йоркским. Тогда как я, готовая противостоять ему всеми своими силами, изнурена вторым по трудности периодом в жизни всякой женщины — периодом кормления ребёнка.

Таким образом я всецело оказалась в руках моего злейшего врага. Не говоря уже о его жене.

Я не хочу, чтобы кто-либо, по воле случая прочитавший эти слова, — впрочем, упаси Бог, чтобы такое произошло, — сколько-нибудь усомнился по поводу моего отношения к Ричарду Йоркскому. И всё же честность принуждает меня сказать: герцог не только был самым подходящим человеком, чтобы править Англией, чему он вскоре дал веские доказательства, но, получив высшую власть, поддерживаемый значительным большинством в обеих палатах парламента, он вскоре обрёл могущество, какого не имел ни один человек после смерти Великого Гарри. И он не злоупотреблял этим могуществом.

У Йорка были несомненные права на престол. Если говорить о его сыновьях (не столько об Эдуарде Марчском, сколько об этом гнусном сопляке Ричарде Глостерском, обожавшем прикидываться этаким несчастным уродом, хотя все знают, что он здоров и силён, как лошадь, и ни перед чем не останавливается, добиваясь своих целей, и, должно быть, будет продолжать делать то же самое от имени своего распутного брата), то можно удивляться, что дорогой Генрих протянул ещё девятнадцать весьма горестных лет, а я всё ещё жива и даже пишу эти строки.