Алан Савадж - Османец

Хоквуд отдавал себе отчёт в сложности задачи, которая перед ним была поставлена. Он знал толщину и непробиваемость стен Константинополя, так как помогал поддерживать их в боевом состоянии. Выходившие на море стены были просто неприступны. Если турецкий флот, строительство которого шло полным ходом, сможет пробить плавучее заграждение и занять Золотой Рог, задача Хоквуда немного упростится, но он не был уверен, что флоту это по силам. Если бы у янычар были ружья, они послужили бы более надёжной защитой артиллеристам. Но самым дорогостоящим и опасным было по-прежнему решение задачи, как приблизиться к стенам этого города. Значит, отливка пушек такого же размера, как и в Константинополе (а они были самыми большими, из которых Хоквуд когда-либо стрелял), была пустой тратой времени. По меньшей мере одно из его орудий должно превосходить те, что стоят на крепостных стенах.

Пушки должны будут метать чугунные ядра с такой скоростью, чтобы пробить большие бреши и дать проход туркам. Хоквуд был опытным солдатом и знал многое о том, как проходит осада какого-нибудь укрепления. Защитники могут восстановить повреждённые днём стены за ночь. Сами стены, превращённые в кучу камней, легко поддаются ремонту и становятся ещё более обороноспособными по сравнению с теми, какими они были прежде. Кажется, они просто ждали, чтобы их разрушили...

Хоквуду нужны были особенные пушки, и он хотел сделать их сам. Точность требовалась в расчёте количества пороха, чтобы снаряд достигал намеченной цели, но не разрывал бронзового дула на части.

И ещё он вынашивал тайный план, в который пока не посвящал никого. У Джона была мечта: он хотел построить огромную пушку такой разрушительной силы, которая обеспечит победу над миром её обладателю. Эмир Мехмед дал Хоквуду возможность осуществить свою мечту.

Энтони доставляло удовольствие смотреть на родителей, радующихся второму расцвету их любви. Мать, правда, до сих пор не отошла от переживаний по поводу гибели старшего сына и неразумного поведения своенравной дочери, но никогда не упрекала мужа, решившегося оставить Англию и отправить свою семью в это нескончаемое приключение.

Теперь, когда ей даровали свободу, она страстно желала вернуть привычный для них образ жизни, но это было невозможно. Мэри считала свою турецкую одежду — шаровары и широкую кофту — непристойной, но выбора у неё не было. В таком наряде и в хаике [36] Х а и к — покрывало из плотной материи. она была совершенно неузнаваемой. На второй день пребывания в Брусе она рискнула выйти на улицу и, когда обнаружила, что оказалась единственной женщиной без яшмака [37] Я ш м а к — тонкое покрывало, которым турчанки закрывали лицо. , в смущении влетела в дом.

Мэри не знала, как вести себя со слугами, предоставленными эмиром новому генералу, потому что это были евнухи. Но Джон постарался убедить её принять их, так как он сам был готов принять всё в этой новой жизни. Вскоре Мэри научилась готовить кос-кос и освоила многие местные кулинарные премудрости. Самым распространённым блюдом здесь считались баклажаны, жаренные или фаршированные бараниной, приправленной перцем. Однако Хоквуды так и не смогли заставить себя съедать почти всего барашка или козу, начиная с глаз и кончая яичками.

Мэри не могла не восхищаться новым домом и садом. Дом был не таким большим, как в Константинополе, но необыкновенно просторным. Сводчатый вход заменял в нём дверь, через которую можно было выйти в выложенный гравием внутренним дворик, где всегда журчал фонтан. Дом был наполнен светом, воздухом и звуками падающей воды, и, если иногда зимой холодный ветер налетал с гор, то в помещении делалось ещё уютнее от тёплых овчинных одеял. Не сразу, но всё-таки Мэри привыкла и к почти ежедневным подземным толчкам.

Мэри смущало, пожалуй, только отношение османцев к их вероисповеданию. Хоквудам никогда не выговаривали за то, что они не посещают мечеть, и даже не пытались принудить их к этому. Но здесь не было христианской церкви, и Мэри острее чем в Константинополе ощущала себя среди варваров. Такие христианские добродетели, как милосердие и доброта, и на Западе-то встречающиеся редко, здесь отсутствовали начисто.

Джон Хоквуд был необыкновенно доволен своей новой жизнью. Здесь, казалось, отсутствовала враждебность, которую он ощущал в Константинополе. Турки жалели тех, кто не мог узреть в Мухаммеде последнего и единственного Пророка. В то же время они не проявляли ненависти к почитавшим раннего Пророка — Иисуса Христа. Хоквуду в Брусе предоставили всё, что ему требовалось, включая людей, работавших на него. Впоследствии он сделает из них настоящих канониров. А пока Джон начал формировать собственный отряд, который будет безоговорочно повиноваться его приказам на поле боя. Энтони оказывал отцу огромную помощь, тренируя этих людей. Он был великолепен в своей зелёной рубахе и белых шароварах, в шлеме и нагруднике.

Всё чаще и чаще Энтони приглашали к эмиру, иногда побеседовать, иногда сыграть в шахматы или триктрак или просто побыть в его обществе.

— Ты ему очень нравишься, — заметил Джон Хоквуд.

«Он будет стараться сделать тебя своим, — предупреждала Энтони эмир-валиде. — Мы должны противостоять ему».

Эмир-валиде уединилась в своих покоях во дворце в Брусе, но Энтони не сомневался, что она наблюдает за всем происходящим через решётку на галерее.

Неожиданным и тревожным для Энтони было утро в один из дней окончания рамазана — священного месяца, в течение которого мусульмане постятся и предаются молитвам. Энтони только что принял ванну, как дверь внезапно распахнули янычары. Эмир вошёл в баню и остановился, любуюсь обнажённым телом Энтони.

Энтони моментально упал на колени и подал знак евнухам, прислуживавшим ему, подать одежду. Энтони уже немного знал турецкий и был удивлён, услышав, что Мехмед приказал одному человеку из его свиты сделать рисунок обнажённого тела Энтони.

Художник затрепетал.

— Это невозможно, о падишах. Не написано ли, что ад единый ждёт того, кто воспроизведёт человеческие формы?

— Такого закона нет в «аные», — отпарировал Мехмед.

— Это справедливо, — вмешался великий муфтий, — но такой закон провозгласил Пророк, и он запечатлён в Коране.

— Законы Пророка распространяются на истинно верующих, — указал Мехмед. — А к чужестранцам они не относятся. Хоук-младший — неверный. Он может быть изображён, и я получу рисунок его тела.

Евнух, присутствовавший при этом споре, замер с одеждой Энтони в руках, не в силах двинуться с места.

Художник упал на колени.

— Ты знаешь, я всегда выполняю твою волю, о падишах, но... сейчас я бессилен.. Я ничего не знаю о человеческом теле.