Тарас Рыбас - Красный снег

Казаринка наполнялась голосами. К шахтному двору шли люди с винтовками, берданками, саблями. Показались женщины, старики, за ними бежали дети. Среди шахтеров выделялись пленные, одетые в австрийские шинели.

Вишняков кричал приходящим:

— Есаул ультиматумы шлет! Покоримся или будем биться до конца за наше общее дело?

— Приказывай, где занимать оборону!

— Выглядывали мы его, гада, аж очи попухли!

— Отпиши — пускай штаны покрепче подвязывает!

— Гдзе можи буть мой окоп?

— Вива оборона! Вива советская власть!

Воздух задрожал от гула голосов. На восточной окраине, тускло просвечивая сквозь серые тучи, поднимался желтый диск зимнего солнца. С деревьев и проводов на лица сыпался иней и щекотал, как будто лаская своей морозной лаской распалившиеся гневом лица.

Сутолов поднял руку:

— Повторяю приказ на случай обороны!… Всей обороной командует Вишняков. Отряд шахтеров — командир Сутолов. Отряд военнопленных-командир Янош Боноски. В обороне участвуют все, кому дорога свобода и советская власть трудового народа!..

Вишняков провожал придирчивым взглядом уходящих в степь людей в шинелях, полушубках и шахтерках. Война начиналась. Зачинщиком ее был скверный человечишка — калединский есаул.

За спиной послышались голоса:

— Чего ты с ним цацкаешься? В шурф его толкни — там ни Совета, ни Черенкова!

Вишняков повернулся — возле него стоял со связанными руками Пашка, а за ним — Паргин с полушубком на плече.

— Принимай дезертира, Архип! В шахте думал перебыть, пока бои и всякие сражения!

Вишняков оглядел Пашку — под глазом синяк, разбитая губа вспухла, рубаха разорвана. «Вот он и первый, кто решил отойти в сторону…»

— Ты его вывел: из шахты?

— А кому ж другому! Известно, утомился малость, но Алена помогла.

— Под глазом ее отметина! — засмеялся кто-то.

Вишняков решал, как быть. Пощадить дезертира в такую минуту — значит оскорбить идущих в бой. Внезапно вспомнилась Катерина: ее родич! Не смогла одна кровь вскормить одинаковые сердца! Пашка стоял бледный, дрожа всем телом. По впалым щекам текли слезы.

— Я ведь и не знаю, как получилось… — бормотал он, оглядываясь за поддержкой по сторонам. — Война ведь… чего мне на войне? Я не в солдатах…

— А мы разве в солдатах! — ткнул его в спину обушком Паргин.

Пашка упал на колени.

— Что ж я вам, люди добрые, а?.. Я служил… подтверди, Архип! Катерина тебе не чужая, а мне сестра!.. Что скажете, то и буду делать! Крест мой — буду делать!..

— Не убивайте! — где-то рядом послышался крик Калисты Ивановны.

Вишняков вздрогнул не столько от этого крика, сколько оттого, что она испугалась расправы над Пашкой. Значит, помилования не ждут. И Паргин ожесточился. А он — добрый. В шахте каждый видел: «картошки — себе, хлеб — коню». Уж куда быть добрее, а и он в гневе. Сутолов тоже следит, как поступят с Пашкой. С ним еще не закончен спор.

— Веди! — коротко приказал Вишняков.

— Пожалейте, люди добрые! — заревел Пашка.

Люди ахнули, услышав этот оскорбительный для них, жалкий рев.

— Уведи его к черту с глаз! В нужнике пускай прячется! А в шахту не пускай! Шахту перепачкает!

Брезгливо сплюнув, Вишняков отвернулся.

Пашка поднялся на ноги и, не веря в то, что в него не собираются стрелять, шатающейся походкой пошел прочь.

«Убить можно и иначе, не пулей, — оправдывал свое решение Вишняков. — Гляди, Сутолов, приглядывайся…»

— Давай поторапливайся! — крикнул Вишняков, словно и не было задержки с Пашкой.

Точно в десять утра тишину разорвал пушечный выстрел. Снаряд угодил в террикон. Дымные, горячие камни поднялись и полетели веером в разные стороны.

Орудийные снаряды стали разрываться каждые десять — пятнадцать минут.

— Неповоротлива прислуга, — заметил Вишняков.

Вреда от снарядов было мало: они падали или на пустырях, или, с недолетом, в степи. Вишняков до рези в глазах вглядывался в мутный воздух туманного дня, ожидая атаки, которая должна последовать за артиллерийской подготовкой. По всему было видно — у Черенкова что-то не ладилось. Он терял время, давая возможность подготовиться к встрече атакующих. Могло быть и другое: затеял обстрел Казаринки, а в атаку пошел со стороны Ново-Петровки на Косой шурф, чтоб ударить по поселку с другой стороны. Если так, то опять получалась какая-то путаница в его планах: зачем в таком случае было накапливаться в Сапетине? Не взбрело ли ему в голову напугать шахтеров обстрелом и этим заставить принять ультиматум?

К каменному бугорку, где расположил свой командный пункт Вишняков, подполз Фатех.

— Дом Трофима Земного людей надо отправлять, — зашептал он, захлебываясь частым дыханием.

— Пшеничному скажи — это рядом с Громками.

— Пшеничный — на Косой шурф. Там — бой…

«Вот оно что, — подумал о своем Вишняков, — Черенков побоялся атаковать Казаринку с фронта!» Возникала реальная возможность разгромить карательный отряд. Если бы Янош продержался до тех пор, пока на фланг выдвинется Сутолов с шахтерами и подойдет бронепоезд из Дебальцева, разгром Черенкова обеспечен. Не дрогнули бы военнопленные, сражались бы так, как наши. Черенков попрет на них, надеясь, что они побегут при виде казаков.

— Пшеничный, говоришь, направился к шурфу? — рассеянно спросил Вишняков, думая, что это тоже хорошо — помощь Яношу нужна.

— Да, да, Пшеничный — Косой шурф. А я другое говорю: у Трофима Земного Катерина — гайдамак охраняет.

— Кто сказал? — быстро спросил Вишняков.

— Сам видел… случайно видел…

Вишняков оглядел его внимательно. «Нет, одного посылать нельзя…» Вблизи показался Паргин.

— Давай сюда, живо! — позвал Вишняков. — Отправитесь с Фатехом к дому мастера за Громками — взять надо там одного…

Долго рассказывать некогда: у дома Трофима — один, на Косой шурф наступают сотни три казаков.

— Идите, времени не теряйте!

Черенков атаковал Косой шурф в десять утра. По Казаринке не очень часто била его батарея. А основная группа готовилась выйти к Косому шурфу, чтоб затем повернуть на Казаринку. Скрытно накопившись в роще, она внезапно выскочила оттуда и пошла плотной массой к шурфу. Казаки скакали, не вытаскивая шашек из ножен.

На случай их продвижения по дороге Янош выдвинул пулемет на высотку, с которой дорога просматривалась до самой рощи. Было условлено, что Милован-пулеметчик откроет прицельный огонь по первым рядам, а потом, когда казаки повернут и попытаются перегруппироваться для атаки развернутым строем, он переместится ко рву, прикрывающему территорию шурфа слева.

Милован вглядывался в рощу, откуда выходили казаки. С большого расстояния казалось, что они двигаются медленно. Передние уже скакали под гору во весь опор.