Тарас Рыбас - Красный снег

Окна в Фофином доме закрыты ставнями. Темно. Может, светится в тех, которые выходят во двор? Повернувшись спиной к ветру, Вишняков постоял немного, раздумывая, идти ли ему дальше или постучать к Фофе. Зачем, собственно, стучаться? Явился председатель совета спрашивать, как быть с отправкой угля в Тулу. Помоги, мил человек, ничего хорошего у нас самих не получается. Фофа надует щеки, покрутит носом, погладит живот и ответит: «Ничем не могу помочь…» Смех, да и только! Вишняков резко повернулся и прошел мимо. Ему припомнилось, как Фофа положил белую ладонь на бумажку артельщиков о приеме его, Вишнякова, на шахту и сказал, как отрезал: «Приема нет». А ведь тогда некуда было деться, хоть с сумой по рудникам иди. В кармане — ни копейки, ни сухаря, «ни торточки», как говорят шахтеры. Тогда не стал просить, а теперь и тем более. Образуется как-нибудь и с вагонами, и с отправкой угля, и со всем прочим.

Отойдя шагов на двадцать от дома, он услышал сзади конский топот. Кто бы это на ночь глядя, не украинская ли варта прогуливает застоявшихся коней?

Вишняков оглянулся, увидел сани возле Фофиного дома: «Господин управляющий куда-то собрался…»

Фофа был в тулупчике и валенках. Стоял возле саней так, как будто они сами въехали во двор и неизвестно, что теперь с ними делать.

— Далеко ли? — спросил Вишняков у Фофы.

— Не очень… На часок — и обратно…

«Сробел, не ждал встречи». Вишняков скользнул взглядом но саням — самые вместительные. На этих санях обычно выезжал с охраной кассир за получкой. Сам Фофа ими не пользовался, требовал одинарные, с облучком. Или за грузом куда-то отправляется?

— Задержись малость, — потребовал Вишняков. — Дело есть.

— Пожалуйста, — поспешно согласился Фофа. — Мне не к спеху… — бормотал он, забегая вперед, чтобы открыть дверь Вишнякову. — Погода неважная… ранняя зима разобралась…

По всему видно, Фофа отправляется в поездку тайком. Опять что-то задумал. Спросить надо прямо, послушать, что ответит, а потом — в баню его. В старой бане есть кладовая, будто специально приспособленная для того, чтобы запирать в ней всяких преступников и врагов советской власти.

В доме как будто никаких следов предотъездных сборов. Вся мебель, ковры, шкафчик с посудой на местах. На стенке тикают часы с желтым маятником. Тепло. Пахнет свежей печной гарью.

Не дожидаясь приглашения, Вишняков сел в кресле возле маленького столика на гнутых ножках.

— Хорошо живешь, — сказал он, расстегиваясь и снимая шапку. — Я бы из такого рая и носа не высовывал.

Он оглянулся — куда бы положить шапку? На столик — не решился: на нем лежала белая кружевная салфетка. Положил шапку на ковер. Фофа не подавал голоса. Сбросив полушубок, он стоял в дальнем углу и хрипло посапывал.

— А ты едешь, — поднял на него глаза Вишняков. — Зачем и куда?

Фофа пожал плечами, словно не понимая, о чем его спрашивают.

— Куда, спрашиваю, ехать собрался?

— Мне очень трудно объяснить в двух словах…

— Давай не в двух, если трудно. В тепле да в чистоте можно поговорить и дольше.

Фофа приблизился, сел возле столика. Руки его мелко дрожали, полные щеки обвисли.

— Я решил выехать на время из поселка, — со вздохом произнес Фофа и вытер пот на лице белым платочком.

— Испугался чего?

— Да, — взглянул заискивающе Фофа, — испугался. Боюсь. Боюсь за свою жизнь…

— Мы будто не страшные, — ухмыльнулся Вишняков. — Со взрывчаткой в шахте поймали, а все же отпустили.

Фофа вскочил со стула и зашагал по комнате, схватившись за голову.

— Не об этом речь, Архип! Шахтеры мне не страшны. Я всю жизнь проработал с шахтерами. Я служу. И служить буду, пока есть силы. Время все изменило, но я ведь стараюсь приспособиться к этому времени, к порядкам, которые вы установили на шахте. Мне трудно, но я все же что-то делаю полезное… Другие обстоятельства вызвали у меня страх.

— Говори, какие обстоятельства.

— Я буду откровенным, — упавшим голосом произнес Фофа. — Только обещай мне, что это останется между нами.

— Ладно, давай уж, — согласился Вишняков.

Фофа вернулся к столику и снова сел. Платочек он не выпускал из рук, как плаксивая баба, у которой все есть на тот случай, если брызнут слезы из глаз.

— Вам известно, что я оказался между двумя владельцами. По старому регламенту я подчиняюсь акционерам Продугля, по новому — Совету. Первые могут от меня потребовать то, что не понравится вторым. Согласись, Архип, что это не легко, как говорится, «и вашим и нашим».

— А ты давай только — нашим.

— Нет, нет, и не в этом трагизм моего положения. Я ведь бессилен что-либо изменить. Есть дирекция, которая имеет свои соображения…

— Погоди, — остановил его Вишняков, — про дирекцию мы знаем. Скажи, кто в этой дирекции заправляет?

— Я получаю бумаги за подписью шефа-директора Дитриха.

— Он все портит нам?

— Я не могу этого сказать, — замахал руками Фофа. — Вы же знаете, что на железной дороге распоряжаются военные власти. С ними очень трудно договориться…

— Вам договариваться с Калединым никакого труда не составляет. Дитрих может.

— Как сказать. Он далек от политики…

Вишняков вытащил кисет.

— Курить-то в твоем доме дозволяется?

— Да, да, пожалуйста!

— Так в чем же твой секрет, который должен остаться между нами? — спросил Вишняков, решив кончать беседу.

— Я оказался между двумя силами…

Вишняков хмыкнул:

— В этом секрет?

— За моей спиной оказалась еще одна сила… Я имею в виду урядника и ему подобных…

— Хочешь сказать, что он взрывчатку носит? — спросил Вишняков, закуривая.

— Если бы только это! — схватился за голову Фофа. — Лакейская ненависть…

— Чего тебе от нее страшно?

— Я не хочу видеть и знать. Не хочу!

«Ох, темен, как туз пиковый, — пожалел Вишняков о потраченном времени. — Ясное дело, надо его в банную кладовую».

— Выезд я тебе запрещаю, — сказал он строго. — А насчет урядника — не беспокойсь.

— Урядник может убить тебя…

Вишняков поднял шапку с пола.

— Отведи коней на конный двор. Завтра явишься в Совет.

— Хорошо, Архип, я сделаю так, как ты говоришь.

«Не может соврать, жидковат на крупный обман…»

Вишняков вышел на крыльцо, ожидая, пока Фофа выйдет тоже. «А если соврал?» — вдруг встревожился Вишняков и простоял до тех пор, пока Фофа не отъехал. Справа темнела каменная ограда. Из-за этой ограды свободно можно выстрелить. Урядник, должно быть, ловок в стрельбе, не промахнется на таком расстоянии. А все же о нем не думалось. Фофа упомянул о Дитрихе. Похоже, он его боится больше, чем урядника. Не едет ли этот Дитрих в Казаринку? Что-то Фофа суетится больше обычного…

«А зачем ему предупреждать меня? Чудно…» — удивился своей доверчивости Вишняков и пошел к железнодорожным путям.