Тарас Рыбас - Красный снег

Платформы стояли в тупике. Одна, вторая, третья — все одинаковые калеки. Ремонтировать надо — это и без осмотра ясно. А кто ремонтировать будет?

На стрелке слабо светил фонарь. «На омертвевших путях, как свечка в руках покойника…» Вишнякову стало до боли обидно, что изменить он ничего не может. Черт с ним, с этим урядником, пускай стреляет из-за угла, как угодно, лишь бы не видеть, как по пустым колеям ветер таскает снежные валки. Ни сегодня, ни завтра, ни через неделю здесь не появится ни один поезд. А ведь власть не для того взята, чтобы остановить жизнь.

Кто-то прошел по стрелкам. Мужик крупный, должно быть, — фонарь держит высоко. В поселке четыре таких мужика — Лиликов, Сутолов, Кузьма Ребро и урядник…

Вишняков пошел к стрелкам.

Никого не встретив, он направился в Совет.

Подкинул угля в печку. Зажег лампу. Уселся у огня. В доме — тихо. Тепло и тишина как будто отодвинули в сторону все, что беспокоило. Вишняков стал разглядывать свои истоптанные сапоги. Придется в таких ходить — других никто не сошьет. Пиджачок тоже неважный — надо шинель натягивать. А уж она осточертела за время окопной службы.

В коридоре послышались торопливые шаги. Резко открылась дверь. Вошел Сутолов.

— Урядник сбежал! — сообщил он мрачно.

— Один выехал? — спросил Вишняков, сразу подумав о широких Фофиных санях.

— С семьей будто.

— Та-ак…

— Что будем делать?

— Да и не знаю. Плакать будто не станем.

— Догнать надо!

— Зачем?

— Сволочей нечего отпускать на волю!

— Верно говоришь, — согласился Вишняков, не желая почему-то рассказывать Сутолову, что виделся недавно с Фофой и подозревает, что управляющий уехал вместе с урядником. — На конном дворе лошадей возьмем.

Натянув треух, он вышел на улицу. «Какая выгода Фофе выезжать из Казаринки вместе с урядником? Не связан ли их выезд с появлением Дитриха? Тогда почему урядник забрал семью с собой?..» Метель ярилась, поднимала снежную пелену и сыпала в лицо. Радости мало выбираться верхом в такую погоду в степь. Лучше бы остаться и посидеть возле теплой печки. Скатертью дорога, пускай уезжают. Мало ли чего лучше…

— Давай разными дорогами, — предложил Сутолов, — ты — на Лесную, я — на Громки. Иными путями от нас не выедешь!

Он подстегивал и дергал за уздцы низкорослого жеребчика, распаляя на галоп. «Загонит коня», — пожалел Вишняков.

— Не согласен? — спросил Сутолов.

— Давай, как говоришь! — согласился Вишняков и поскакал в сторону Лесной.

Метель жестче ударила по лицу. Вишняков склонился, почти прилег к косматой гриве. «Не стрельнул из-за Фофиного забора, попытается с саней…» — спокойно, как не о себе, подумал Вишняков. Слева остались тускло мерцающие шахтные фонари. Поселковые дома, тесно стоящие один возле другого, темнели, как беспорядочно разбросанные по лугу копешки сена. Всюду свежие, нетронутые сугробы, тяжелое зимнее безмолвие, словно только и жизни в нем, одиноко скачущем всаднике.

«Ни к чему все это», — думал Вишняков, все дальше уходя от поселка. Он не боялся встречи с урядником. Его все больше злило, что надо вот так бегать по степи, когда черт-те сколько дел в Совете.

Доскакав до Лесной, он спешился, взял коня под уздцы и побрел обратно. На подъеме решил пробежаться, чтобы немного согреться. Вытирая рукавом седло и собираясь садиться на коня, он услышал отдаленный крик:

— Э-э-ге-эй!..

Вишняков прислушался в надежде, что крик повторится. Но, кроме шума ветра, больше ничего не услышал.

— Метель стонет…

Вскочив в седло, он отпустил поводья и дал коню волю. «Леший с ним, с этим урядником, — утешал себя Вишняков. — Невелик козырь, чтобы гоняться за ним по степи. Удрал — туда ему и дорога».

В Казаринку он въехал под свист разбушевавшегося ветра, утомленный и злой. При въезде его внезапно настиг конский топот и храп лошадей. «Возвращаются, что ли?..» — мелькнуло у Вишнякова. Пароконная упряжка пронеслась мимо. Вишняков успел заметить женщину. Стегнув коня, он поскакал следом.

Сани остановились на конном дворе. А из саней выскочила Катерина.

— Ты за мной скакал? — спросила она, приближаясь.

— Откуда появилась?

— Родственничка свезла в Чернухино, теперь собираюсь сдать его коней шахте. Уехал совсем. Мне коней оставил. А что я с ними делать буду? Бери, распрягай. В самый раз повезло: не придется искать, чтоб сказать новость об уряднике.

— Дуришь все, — раздраженно сказал Вишняков.

— Вывезла с чадами и домочадцами! — засмеялась Катерина.

Был бы кто другой — отвел бы в холодную. А что сделаешь с Катериной?

— Принимай, говорю, коней, — сказала она, размахивая и хлопая руками по плечам, как делают это, греясь, кучера. — Не то передумаю, сдам на варту. Сотник муки даст, он коней ценит. А от вас и спасиба не дождешься,

— Сказал бы я тебе спасибо! — проворчал Вишняков, взявшись распрягать. — Ты кричала за Терновой балкой?

— Будто я… Метет — света не видно, думала, не отыщу дороги.

— Возишь гадов, — тихо продолжал ворчать Вишняков. — И Фофа там был?

— А чего ему с урядником? Он укатил со своими — двое штейгеров и он.

— Каких штейгеров? — спросил Вишняков, бросая распускать хомуты.

— Со штейгерами уехал раньше нашего. А что они тебе?

— Ничего.

«Обманул-таки», — с глухой яростью подумал он.

— Чего замолчал? — заботливо спросила Катерина.

— Губы попримерзли.

— Одежонка у тебя худая, в такой нечего в степь вырываться. А шинель чего же не надел?

«Помнит про шинель!» — супырём покосился на нее Вишняков.

Собрал упряжь, повел лошадей в конюшню. Из головы не выходило, как мог упустить Фофу, почему не подумал, что способен он увезти штейгеров.

— Пойдем, чайком отогрею, — пригласила Катерина.

— Не время чаевничать, — отказался Вишняков. — Задали мне хлопот и урядники, и управляющие, и штейгера́!

— Все тебе хлопоты! Как в репьях в хлопотах. Тоскливо с тобой… — обиделась Катерина и пошла со двора.

Вишняков глядел ей вслед, кутаясь в пиджак и дуя на застывшие руки.

Он продремал до утра в Совете, ожидая возвращения Сутолова.

Чай пили вместе.

— Такой, стало быть, поворот, — говорил неторопливо Вишняков, — остались мы без штейгеров и без тех людей, кто бумажки на деньги подписывает. Можно было их задержать, но все равно рано или поздно они дали бы стрекача. Самим надо соображать, как быть в дальнейшем.

— Зря упустил Фофу, — упрекнул Сутолов.

— Судишь? Из этих судов толку мало!

— Революционный порядок должен быть!

Вишняков не хотел изводить силы на обсуждение того, чего уже не изменишь. Сутолову, ясное дело, по душе всякие разбирательства. Видишь, прискакал, умылся, чуб причесал — хоть на смотр. Рожа только почернела, да глаза ввалились, как у голодного коня.