Леонид Рахманов - Повести разных лет

В е р е с о в. Тебе не кажется, что нам с товарищем Микишевым он поверит все-таки больше?

В и к т о р и я (растерявшись от ласкового тона) . Папа.

В е р е с о в (настойчиво) . Ступай на склад, Витя.

Виктория и Микишев вышли в цех.

М и к и ш е в. Ничего себе любящая дочурка! Вы что, не поняли, что он за вас испугался?

В и к т о р и я. Неправда, папа не такой человек…

М и к и ш е в. Ах, не такой? А кто вас из батальона вызволил? Кстати, правильно поступил, девицам у нас не место.

Виктория побежала прочь от Микишева. Микишев ушел. Подле пушки по-прежнему трудятся старики, спят на полу артиллеристы. Женщины режут жесть. В глубине сверкают автогенные вспышки. Вересов в своей загородке, погруженный в невеселые мысли, перебирает бумаги.

Е г о р ы ч. Увидимся ли когда с земляками? Будем ли сами живы? Ничегошеньки не известно.

Л и а н о з о в (упрямо) . Известно! Немцы когда грозились завод взять? А чей завод? Наш. Увидишь, везде по-нашему будет.

Е г о р ы ч. Молод ты, Лианозов, горяч. Гляди, сколько наших людей Гитлер губит. Каждый день, каждый час…

Л и а н о з о в (хмуро) . В этом ты прав. Ну, погоди, осилим.

Е г о р ы ч. Дай бог, дай бог! Ударь-ка разик-другой по заклепке…

Показался Т и ш к а, с трудом волоча за собой исковерканный велосипед. Кладет его перед стариком Ченцовым.

Т и ш к а. Вот…

Л и а н о з о в. Ты чего притащил, парень?

Т и ш к а (украдкой оглянувшись на мать) . Велосипед.

Л и а н о з о в. Вижу, что не швейную машину. А еще немного — и не узнать бы. Снарядом?

Тишка кивает.

Починить?

Тишка опять кивает.

Да, трудноватое дело. Чей это велосипед?

Т и ш к а (робко) . Мой. Витька мне завещал… при нем… (Показал на деда.)

Л и а н о з о в. Витька? Где же он сам?

Т и ш к а (шмыгнул носом) . Убило.

Е г о р ы ч. Чего, чего?

Л и а н о з о в. Где убило?

Т и ш к а. На улице Энгельса… С донесением ехал…

Л и а н о з о в (оглянувшись) . Мать не знает?

Т и ш к а. Не… Вы ничего ей не говорите. У него и лица нет, у Витьки-то. Снесло полчерепа. (Просительно.) Не говорите… пока дедушка велосипед починит.

Л и а н о з о в (сурово) . Парень, нынче не до баловства! Ты чувствуешь, что потерял брата? Знаешь, что значит жизнь человеческая?

Т и ш к а. Знаю. Я вместо Витьки вестовым стану ездить. Дедушка Лианозов, не говорите!.. (Обернулся — перед ним мать с большими ножницами в руках.)

Ч е н ц о в а (не сводя глаз с велосипеда) . Где Витька?

Т и ш к а (торопливо) . Витька сейчас придет… он тут недалеко… за донесением побежал…

Ч е н ц о в а. Где Витька?

Т и ш к а. Честное слово, он рядышком… на улице Энгельса… честное слово, мам!

Ч е н ц о в а (занеся над ним ножницы) . Убью, хулиган, где Витька?

Е г о р ы ч. Лианозов, ножницы отыми… долго ли до греха!

Ч е н ц о в а. Говорите, где Витька?

Т и ш к а (подскакивает к ней) . Мам, никого не трогай, я тебя провожу. Он на улице Энгельса, где была новая баня… Лежит у стенки Витька наш… мы к нему сейчас… мы сейчас…

В цехе оказывается А г л а я. Подбежала к Ченцовой, обняла ее. Столпились вокруг все, кто был поблизости: Вересов, Ребров, старики, работавшие с Ченцовой женщины. Проснулись и вскочили артиллеристы. Появилась В е р е с о в а.

А г л а я (быстро, ласково говорит, что пришло на ум) . Пойдем, пойдем со мной, Зина. Никого не слушай, что они понимают? Ты же их всех сильнее. Пойдем к Пашке. Пашка умный, сильный, в тебя. Тишку возьмем с собой. Он тоже такой вырастет, нисколько не хуже. Они о тебе заботятся, любят. Не говорят, что любят, а любят. Они на тебя похожи, Зинуша, точь-в-точь такие же. Пойдем, а это оставь, потом докончишь, потом. (Берет у нее ножницы, передает Егорычу и уводит Ченцову из цеха.)

Тишка бредет за ними. Молчание. Тишина.

Е г о р ы ч (с тоской) . Ох, перебьют молодых! Ох, перебьют!

Через цех идет С у р о в ы й с т а р и к, неся на плече огромный сверток брезента.

С у р о в ы й с т а р и к (Реброву) . Заводское добро где попало не оставляй. Со склада выкатил — отдай кому следует по наряду. (Сбросил тюк на пол.)

Р е б р о в (растерялся, пробирается к Вересову) . Сейчас… спрошу у директора.

В е р е с о в а (вполголоса, мужу) . Егор, какой ужас! Наше счастье, что Виктория в ателье, в подвале… Но помни, ты обещал нас отправить. Я стану буквально считать минуты.

Вересов направляется за перегородку. Вересова идет за ним.

В е р е с о в (снял телефонную трубку) . Райком. Товарищ Пчелка? Вересов говорит. Можешь принять меня по неотложному делу? Иду. (Повесил трубку.) Иду. (Реброву.) Возьми тачку и отвези в ателье брезент и олифу.

Блиндаж в стороне от передовых траншей. На стенке висят проолифленные брезентовые костюмы, ярко-желтые, почти нарядные от светящего в открытую дверь вечернего солнца. На земляной ступеньке сидит В и к т о р и я и вслух негромко перечитывает свое письмо.

В и к т о р и я. «Милый папа! Мы так редко с тобой расставались, что я за всю жизнь не успела написать тебе ни одного письма. Пишу сейчас потому, что вдруг оказалось трудно сказать на словах то, что хочется. Дело в том, что даже в эти страшные месяцы, даже сегодня, я не могу не думать о вас с мамой. Получилось, что вы опять рядом, к тому же в такое время, когда невольно ищут опору друг в друге. Пойми, папа, что мама тебе не опора. Ты с ней никогда не будешь счастлив, не будешь самим собой. Мама как-то умеет убедить тебя, а иногда и других, что ты скучнее, беднее, меньше, чем на самом деле. Меня всю буквально переворачивало, я готова была орать от злости, когда она, пусть даже в шутку, ласково, называла тебя «сереньким»… Ты, папа, извини, что я об этом пишу, но сегодня я не могу иначе. И не удивляйся, пожалуйста, что я так говорю о маме. По-своему я ее тоже люблю, желаю ей получить свое счастье, но гораздо сильнее желаю этого тебе, папа. Если хочешь знать, я когда-то хотела вас помирить. Мне было больно, что люди так слепо жестоки в своем увлечении, топчут ногами самых им близких… Теперь я стала, как видно, грубее, потому что мне кажется, что ты должен забыть маму… и полюбить — не знаю, удивишься ли ты, кого я сейчас назову, — Аглаю. Да-да, папа, она такая хорошая женщина. Молодая, красивая, веселая, добрая. И любит тебя. Любит, это же видно. Совсем недавно она была взбалмошной и даже немного трепливой бабенкой (это ее выражение) — и вдруг на моих глазах так чудесно преобразилась… Это сделала любовь, папа! Вот я пишу и чувствую, что ты улыбаешься: «Дочка моя вздумала играть в опытную, умудренную годами женщину!» Что ж, пускай так, мне приятно, что ты улыбаешься… Обнимаю и нежно целую тебя. Твоя Виктория.