Леонид Рахманов - Повести разных лет

— Посмотреть поближе желается? Успеете насмотреться, еще надоест двадцать раз. Служить-то, наверно, у нас станете?

Базиль еще больше опешил.

— Что?.. Где служить? — пробормотал он совсем в растерянности. — У вас?..

Купец нимало не удивился его волнению и сухо, подчеркнуто официально произнес:

— У господина главного архитектора Монферрана. В комиссии, учрежденной по высочайшей воле для окончательной перестройки церкви во имя святого Исаакия Далматского в Санкт-Петербурге.

Лишь только он произнес эти размеренные слова, как в тот же миг переменился обхождением. Базиль навсегда запомнил, как дьявольски закрутилась (будто сама собой, как живая) рыжая борода купца, и, таинственно изогнувшись, пригнувшись к самому уху Базиля, купец пронзительно зашептал:

— Или господин Челищев к себе вытребуют? В деревню… курятники строить? А? Как ты, сударь, предполагаешь? Где тебе лучше?

Базиль с ужасом смотрел на всезнающего купца.

— Не… может быть, — произнес он наконец упавшим голосом.

Купец захохотал, довольный впечатлением от своих слов.

— Ничего, обойдется, — сказал он ласково и подмигнул юноше, — держись за Архипа Шихина.

Базиль плохо спал в эту первую свою петербургскую ночь. Он все старался себя уверить, что не было серьезных причин к беспокойству. Единственно, что непонятно, — и об этом он вчера откровенно сказал купцу, — это то, что Павел Сергеевич (так звали Челищева) неизвестно зачем спешно вызвал его в Россию, не дав закончить учение. Для Базиля это явилось полной неожиданностью: до конца учения оставалось около года. Теперь у него нет диплома, есть только рекомендации профессоров, а неизвестно еще, как взглянут на них в Петербурге. Да, он хочет служить в Петербурге, он не скрывает этого. И завтра же отправится к Монферрану. Но надеется еще поехать в Париж и закончить курс, когда недоразумение разрешится. А может быть даже, Базилю следует завтра же поехать в деревню, скорее все выяснить. Конечно же Павел Сергеевич звал приехать к нему лишь на время. Но хотелось бы также скорее узнать, есть ли возможность остаться служить в Петербурге на постройке этой огромной, судя по монолитам, церкви. Здесь он будет в центре архитектурного мира и скоро пробьет себе дорогу. Его уже манило искусство строить, а не только мечтать. И чем он хуже Монферрана? Базиль вспомнил, что имя Монферрана упоминалось в списках окончивших ту же архитектурную школу, где обучался Базиль. Монферран окончил школу лет десять назад. Он не был выдающимся учеником, в летописях школы его имя не возвышалось над другими, а вот сделал же карьеру в России. Одолеваемый противоречивыми мыслями, наконец Базиль заснул.

В восемь часов утра Исакий Исакиевич постучал в дверь. Базиль послушно проснулся и, странное дело, не удивился поступку чиновника, хотя помнил отлично, что не просил будить.

Вместе с Исакием Исакиевичем напились чаю. Не удивился Базиль и вопросу его:

— Итак, вы идете сейчас к главному архитектору господину Монферрану хлопотать о службе?

— Да, — ответил Базиль апатично, и нехотя подумал при этом: «Уже знает от Шихина».

Исакий Исакиевич сказал, вставая из-за стола:

— Идемте вместе, я тоже там занимаюся.

Базиль и эти слова выслушал без всякого изумления и без усмешки, хотя совпадение было несомненно смешно: Исакий Исакиевич служит в комиссии по построению Исаакиевского собора…

Встав из-за стола, чиновник сделался ниже ростом, чем был, сидя на стуле: он оказался необыкновенно коротконог. Впрочем, это ему не мешало быстрее иных долговязых бежать на службу и еще непрерывно подгонять Базиля.

«Приятели!» — почему-то со злостью подумал Базиль о купце и чиновнике.

Базиль не вполне доверял Шихину. Рыжий купец ему не понравился, несмотря на горячее участие и здравые советы. Шихин все старался намекнуть, что никто не поможет Базилю, только он, Архип Шихин, сможет протянуть ему руку и вывести на верный путь.

Перед самым выходом с Галерной на площадь Исакий Исакиевич вдруг остановился и испытующе глянул на Базиля.

— Мне кажется, сам господин Монферран вряд ли захочет что-либо сделать для вас, — значительно произнес Исакий Исакиевич.

— Что вы имеете в виду? — спросил Базиль с тревогой в голосе. — Не примет на службу? Но я учился в той же архитектурной школе, из которой вышел сам господин Монферран. Я надеюсь, что он отнесется ко мне как к младшему товарищу. Наконец, у меня рекомендации…

— Я не о том говорю, вы меня, молодой человек, не поняли, — важно заговорил Исакий Исакиевич. — Господин Монферран не станет за вас хлопотать в том случае, если у вас возникнут неудобства в отношениях с вашим помещиком, между тем ходатайство влиятельного лица в этом случае…

Базиль поспешил перебить:

— Но почему же неудобства? Господин Челищев обещал не противодействовать моей карьере, он затем и послал меня за границу, что, заметив мои наклонности и способности, хотел для меня высшего добра, какого только я сам мог пожелать. Господин Челищев — это бескорыстный меценат…

— То есть великодушный покровитель наук и искусств, это вы разумеете под сим словом, — важно сказал Исакий Исакиевич, снова начиная передвигать свои короткие ножки по направлению к площади. — А что, молодой человек, если я не ошибаюсь, господин Челищев не освободил вас от крепостного состояния?

— Он обещал мне дать отпускную, как только я выучусь, — горячо возразил Базиль. — И даже больше, сударь, безмерно больше, не употребите только во зло мое признание, он хочет усыновить меня. Как видите, я имел вчера основание, правда, несколько преждевременно, называться его именем… Впрочем, вы ведь не знаете о вчерашнем…

Базиль мучительно покраснел, вспомнив о дорожном унижении.

— Нет, я знаю, — строго сказал Исакий Исакиевич.

Он прибавил шагу.

— Если хотите застать господина Монферрана в канцелярии, поспешим. Через полчаса он может начать обход всех работ, и вам не удастся поговорить с ним.

Площадь была окружена забором. Инвалид-гвардеец стоял на карауле у ворот. Исакий Исакиевич сказал ему два слова, кивнул на Базиля, и их пропустили внутрь.

Перед глазами открылось необъятное пространство площади, загроможденное красным питерлакским гранитом, серой бутовой плитой, кирпичом, песком, щебнем, глиной, известью. Гранит, плита, щебень лежали под открытым небом, остальное было сложено под деревянными навесами. Виднелись глубокие ямы для гашения извести.

Прямо перед воротами было оно, строящееся здание, но Базиль старался не смотреть на него, приберегая впечатление на другое время. Он все же невольно заметил, что это было необыкновенно внушительных размеров сооружение, но пока там производились работы всего лишь по кладке фундамента и цоколя; то же, что возвышалось посредине, представляло остатки разрушенной старой церкви, ее центральные своды.