Дмитрий Дмитриев - Разрушенная невеста

-- Ну полно, Иванушка, вспоминать про старое. Что было, то прошло, -- желая ободрить жениха, промолвила графиня.

Наконец, состоялась свадьба князя Ивана с графиней Натальей Борисовной. Венчание происходило в сельской церкви при усадьбе Горенки, но было не веселее похорон. Со стороны невесты в церкви, кроме старухи Пелагеюшки, никого не было, да со стороны жениха присутствовали самые близкие родичи. Все боялись и избегали быть на свадьбе опального князя Ивана, между тем как еще недавно, на его обручении, были и государь, и все вельможи, причем многие считали за большую честь и счастье, что получили приглашение.

Прошло три дня после свадьбы. Они промелькнули для молодых Долгоруковых как три минуты. Наконец они стали собираться в Москву с визитом к родственникам.

У подъезда княжеского дома стоял давно готовым парадный экипаж для молодых. Князь Иван, счастливый, радостный, в мундире и со шляпою в руках, поджидал молодую жену, которая еще не окончила своего туалета; около нее суетились несколько дворовых девок. Наконец князю Ивану надоело ждать, и он, подойдя к комнате жены, приотворил немного дверь.

Его красавица-жена стояла перед большим зеркалом и застегивала на шее дорогое ожерелье из крупного жемчуга; на ней было надето пунцовое бархатное платье, покрытое золотыми кружевами. Молодая княгиня была дивно хороша в этом наряде, и князь Иван залюбовался ею.

-- Иванушка, грех подсматривать, -- увидя в дверях своего мужа и грозя ему маленьким пальчиком, с улыбкой проговорила Наталья Борисовна.

-- Я не подсматриваю, Натальюшка, я соскучился по тебе. Да и ехать нам пора.

-- Я совсем готова. Хорошо, Иванушка, я нарядилась?

-- Хорошо. В этом наряде ты затмишь всех красавиц в мире.

-- Уж и в мире! Тоже скажешь!

-- А разве я неправду говорю? Вот и матушка тебе то же скажет. Матушка, ведь моя Натальюшка красивее и пригожее всех на свете? Ведь так?

-- Так, так, Ванюшка. Бог наградил тебя доброю и красивою женою, -- с улыбкой промолвила Прасковья Юрьевна.

-- Ну, ну, хорошо! -- сказала Наталья Борисовна. -- Вот я и готова... Давай руку, Иванушка, и пойдем.

Молодые вышли в переднюю.

Там поджидал их князь Алексей Григорьевич; он стал говорить сыну о том, к кому тот должен вперед ехать с визитом с молодой женой. Вдруг его слова были прерваны стуком колес и лошадиным топотом. Очевидно, на двор кто-то въехал.

-- Эй, узнать, кого еще нелегкая принесла! -- крикнул лакеям князь Алексей Григорьевич.

Несколько лакеев бросились выполнять приказ своего господина, но их остановил старик дворецкий; он уже шел с докладом о приезде незваного гостя.

Этим гостем был сенатский секретарь, привезший грозный указ, которым князь Алексей Долгоруков ссылался в дальнюю ссылку со всем своим семейством.

-- И повелено тебе, князь, и всей твоей семье выехать отсюда не далее как через три дня, -- холодно проговорил сенатский секретарь, дочитав указ.

-- Куда же меня ссылают? -- побледнев, спросил князь Алексей.

-- Назначено тебе жить безвыездно до нового указа в твоей пензенской вотчине, в селе Никольском.

-- Господи, какая даль! И выезд мне из той вотчины запрещен?

-- Да, запрещен.

Весь этот разговор, разумеется, слышали князь Иван и его молодая жена, и он поразил их как громом.

VIII

Нелегко было некогда всесильным, а теперь опальным Долгоруковым расставаться со своею излюбленной усадьбой и ехать в распутицу в дальнюю вотчину. Долгоруковы и их дворовые, не зная хорошо дороги, сбивались, попадали в болота, среди которых иногда приходилось им проводить и ночи под открытым небом в наскоро разбитых палатках.

Что выстрадала и вытерпела новобрачная княгиня Наталья Борисовна, привыкшая к богатству, к изнеженности, а теперь принужденная ходить в мокрых башмаках и мокром платье и спать на сырой постели, и сказать трудно. Невесело, нерадостно проводила она своей медовый месяц.

-- Натальюшка, голубушка, неужели ты не клянешь меня? -- спросил у нее однажды упавший духом муж.

-- За что? -- удивилась она.

-- А за ту муку, которую ты терпишь из-за меня? За то страдание, что переносишь, моя голубка незлобивая!

-- Ведь и ты терпишь, Иванушка, и ты несешь муку.

-- Я достоин того, поделом и наказание мне, а ты...

-- С тобой и мука мне всласть. Обо мне ты не заботься, а вот что с тобою происходит, скажи-ка мне? Ведь тебя теперь узнать нельзя: ты побледнел, похудел, видимо, нездоров. Впрочем, и не мудрено: и дорога мучительная, и погода сырая.

-- Нет, не от того... не от того. Душа болит, душа терзается. -- И на глазах князя Ивана выступили слезы.

-- Родной, ты плачешь? Полно!.. Твои слезы тяжелым камнем падают мне на сердце.

-- Не за себя скорблю, а за тебя. Себя кляну, Натальюшка, за прошлое кляну. Много я грешил, неправдой жил.

-- Бог милосерд и прощал более тяжких грешников. Вот ты теперь смирился, познал свои грехи, и Бог простит тебя, -- голосом, полным любви и убеждения, проговорила Наталья Борисовна, ласково кладя свою руку на плечо мужа.

-- Бог милосерд, знаю. Он простит меня, да люди-то злы, они-то не простят. Знаешь, сдается мне, что и в дальней ссылке враги не оставят меня в покое, их злоба и там найдет меня. Помнишь ли ты день нашего обручения? Как безмерно счастливы были мы тогда оба!.. Нам казалось, что кругом нас царило одно счастье, одна радость. Почивший император-отрок был так ласков, приветлив и милостив ко мне. Повторяю, в то время я был безмерно счастлив, и вдруг словами старой цыганки твое и мое счастье было быстро нарушено. Цыганка предсказала мне смерть страшную, ужасную, ты побледнела и без чувств упала. Думается мне, что те цыганкины слова были вещими.

-- Ну что ты! Неужели ты веришь в болтовню цыганки-попрошайки?

-- Не я один, а многие считают цыганкины слова вещими. Ну, и то сказать: что будет, то и будет, от своей судьбы не уйти.

-- Вот и давно бы так, а то вздумал припоминать болтовню старой бабы.

Немало также выстрадала бывшая невеста императора, злополучная княжна Екатерина. Еще так недавно окруженная пышностью и чуть не царственным величием, привыкшая повелевать, теперь она очутилась в ужасном положении. Но она с твердостью переносила обрушившееся на нее несчастье, желая не казаться страдающей. Она по-прежнему была горда, недоступна, с холодным взглядом, с резкими словами. С родными она обращалась холодно, не требуя ни их сочувствия, ни их ласки. С женой нелюбимого брата Натальей Борисовной она тоже не сходилась и обращалась с нею гордо.

Добрая, незлобливая Наталья Борисовна сочувствовала и жалела свою золовку, некогда обрученную невесту императора-отрока, а теперь ссыльную, опальную, "разрушенную царскую невесту".

-- Княжна-сестрица, за что вы сердитесь на меня? -- раз в дороге спросила у нее Наталья Борисовна.