Дмитрий Дмитриев - Русский американец

Скоро вернулся и Гусак с мешком, перекинутым за плечи.

-- Вот и я!.. Хлеб принес, рыбу, яйца и русскую водку, -- весело проговорил алеут, опорожняя мешок. -- Пей водку, ешь хлеб, ешь рыбу.

-- И ты выпьешь со мною?

-- Выпью, бачка, я люблю русскую водку.

Тольский и его спутники хорошо выпили и сытно закусили вкусной вареной рыбой и яйцами.

Решив, что тут, на поляне, вблизи от жилья, небезопасно, они двинулись в самую глубь леса. Проводником был Никита Гусак: лесные дороги и тропинки были хорошо известны ему. Шли они по вековому лесу часа два-три и зашли в такую чащу, что отыскать их там не было никакой возможности. Тут, выбрав небольшую поляну, окруженную, непроницаемым лесом, они принялись делать себе хижину из древесных сучьев. Работа кипела, и шалаш был скоро готов.

Невдалеке от шалаша, в глубоком овраге, била струя ключевой воды. Ею наши скитальцы утоляли свою жажду; хлеба и рыбы было у них дня на два.

-- Ешь, не жалей; выйдет хлеб, ты дашь денег, я опять принесу, -- сказал Гусак.

-- Ведь мы далеко от жилья... Теперь тебе, Гусак, трудно будет доставать хлеб...

-- Ноги есть, сила есть, деньги есть, значит, и хлеб будет.

И на самом деле, скитальцы не сидели голодные; хлеб у них не переводился. Тольский давал старому алеуту денег, и тот приносил хлеб и другое съестное, а нередко и водку. Кроме того, Тольский и Кудряш охотились в лесу на птиц; раз как-то убили здорового оленя, мясом которого в течение нескольких дней питались. Патронов у них был порядочный запас, а когда он вышел, старый алеут добыл и пороху, и дроби.

Скитальцы стали привыкать и к лесу, и к своему жилищу. В ночную пору, когда Тольский спал в шалаше, Гусак и Кудряш чередовались: один спал, а другой стоял на страже. Опасались неожиданного нападения дикарей, обитающих как в лесах, так и на полях, а также зверей, и, чтобы не дать последним приблизиться к шалашу, каждую ночь в нескольких шагах от него разжигали большой костер, огонь и дым которого отпугивал зверей.

Кудряш и Гусак были в высшей степени преданы Тольскому, и он ценил это, обходясь с ними как с равными.

-- Здесь, в лесу, мы равны, между нами нет господина. Мы -- товарищи, лесные обитатели, -- часто говорил он и становился сам на страже, давая выспаться Гусаку и Кудряшу.

Когда деньги у Тольского были на исходе, Кудряш принялся за свои, которые у него водились благодаря щедрости барина: Тольский своим выигрышем в карты делился и с преданным слугою, а тот копил деньги; они пригодились теперь -- спасли от голода.

Как-то ночью, когда у шалаша дежурил Кудряш, он, к своему ужасу, при свете костра увидал каких-то странных людей, похожих на больших обезьян, вооруженных стрелами. Они со всех сторон окружили луговину.

Кудряш выстрелил в них из пистолета и громко крикнул:

-- Опасность, вставайте!

Этот возглас разбудил Тольского и Гусака; они быстро вскочили и подошли к Кудряшу. Тот рассказал им об угрожавшей опасности.

Выстрел молодого парня навел такой страх на дикарей, что они бросились бежать со всех ног и скоро скрылись. Но это нисколько не избавляло наших лесных обитателей от опасности: враги во всякую минуту могли снова вернуться на поляну, а тогда что могли значить три смельчака против нескольких десятков дикарей, вооруженных стрелами, пиками и дубинками.

Тольский и его спутники решили в случае нового нападения защищаться до последнего и недешево продать свою свободу, а может быть, и жизнь. Впрочем, им и оставалось только это: назад, к берегу, они боялись идти, чтобы не попасть в руки губернатора и его команды. Но, чтобы защищаться, необходимо было запастись порохом и пулями. Сделать это вызвался Гусак.

-- Добыть все можно, -- сказал он. -- В селении продают и порох, и пули... Деньги давай, я куплю.

-- А когда ты пойдешь?

-- Когда деньги дашь!

-- За деньгами дело не станет, хоть сейчас.

-- Ну вот я сейчас и пойду.

-- А как же мы вдвоем останемся?.. Нет, Гусак, идти тебе не время: ты уйдешь, а на нас нападут дикари, -- заметил Кудряш.

-- Ты говоришь, Ванька, глупости! -- остановил его Тольский. -- Ну какая Гусак нам защита?.. У нас хоть есть пистолеты, а чем он будет защищаться? Пусть идет и купит пороху и пуль, да и ружье себе.

-- Можно, можно... и ружье купим... Деньги есть -- ружье есть...

Тольский дал Гусаку денег и наказал ему скорее возвращаться с оружием, а также прихватить с собою и хлеба.

Гусак ушел. Тольский и Кудряш остались одни.

Давно миновала ночь; настало жаркое летнее утро. От жары попрятались в норы все животные и пресмыкающиеся, птицы засели в гнезда. Во всем вековом лесу стояла необычайная тишина, ничем не нарушаемая, ничем не прерываемая.

От такой почти тропической жары запрятались в шалаш и Тольский с Кудряшом. Тишина и жара клонили обоих ко сну. Тольский, сколько ни крепился, скоро задремал.

Кудряш, сознававший, что обязательно должен бодрствовать, тоже не выдержал и так крепко заснул, что не слыхал, как дикари-индейцы крепко скрутили ему руки; он только тогда проснулся, когда один из них потащил его за волосы из шалаша. Кудряш застонал от боли, открыл глаза и с ужасом опять закрыл их, увидев вокруг себя целую толпу.

Его опасения оправдались: дикари снова вернулись на поляну, где накануне заметили двоих белолицых, подкрались к шалашу, не встречая сопротивления, заглянули в него и, увидев Тольского и Кудряша крепко спавшими, прежде чем те успехи опомниться, крепко скрутили их.

Оставив в шалаше связанными наших лесных обитателей, дикари вышли на поляну для совещания относительно того, что им делать с бледнолицыми -- теперь ли убить или доставить в свой стан живыми; но, видимо, не могли сговориться, так как долго спорили, кричали что-то на своем непонятном языке, похожем на крик филина.

У Кудряша бегали по телу мурашки. Он считал себя виновным и не смел не только заговорить со своим господином, но даже и посмотреть на него.

Тольский тоже угрюмо молчал; он раздумывал о своей судьбе, которая прежде баловала его, словно нежная мать, а тут вдруг стала лиходейкой-мачехой, забросила на край света в неведомую страну и отдала в руки дикарей.

Наконец Кудряшу надоело лежать молча, и он решился заговорить со своим господином.

-- Сударь, сударь, -- тихо, дрожащим голосом позвал он Тольского. -- Вы, сударь, на меня не сердитесь?

-- За что?.. Разве ты в чем-либо виноват? -- удивляясь, спросил у своего верного слуги Тольский.

-- Как же, сударь!.. Я... я премного перед вашей милостью виноват. Ведь заснул я, сударь, крепко заснул...

-- Ты вот про что!.. Успокойся, Ванька, успокойся, видно, такова наша судьба... Ведь если бы мы с тобой и не спали, все равно ничего не сделали бы, даже если бы стали защищаться, только хуже озлобили бы их и, может быть, давно погибли: их много, а нас двое. Жаль только, что я не послушал тебя и отпустил Гусака. Он сам был когда то дикарем и скорее помог бы нам. Одно нам остается: готовиться к ним на обед.