Дмитрий Дмитриев - Русский американец

-- Кто знает!.. Много за пять лет жильцов перебывало в этом доме, а больше недели никто не жил.

-- Стало быть, все жильцы были глупы -- верили в чертей и в разную ерунду. Я вот самого сатаны не испугаюсь и с квартиры съеду тогда, когда захочу.

-- Смею доложить, сударь, всякому свое, у всякого свой нрав.

-- А ты, почтеннейший, как видно, веришь в существование чертей?

-- Сударь, сами вы изволите знать, что на белом свете есть добро, есть и зло. Есть правда, есть и кривда -- от дьявола.

-- Браво, браво, почтеннейший, ты рассуждаешь, как философ... Однако поговорим лучше о житейском. Скажи, твой барин постоянно живет за границей?

-- Почти постоянно; в течение пяти лет приезжали они в Россию раза два, не больше, -- ответил Иван Иванович.

-- Женатый он?

-- Да, как же.

-- И жена с ним за границей?

-- Никак нет! За границей Викентий Михайлович одни.

-- А где же его жена?

-- Верно, сударь, не знаю. Кажется, барыня живет в Питере. Настоящего развода у них нет, а только вместе они давно не живут.

-- Что же она, молодая?

-- Да, чуть не вдвое моложе барина.

-- И хороша собой?

-- Чудной красоты.

-- Ну, теперь я наполовину понял, почему твой барин не живет с женой: он стар, ворчлив и, вероятно, ревнив, а она молода, красива и любит пожить в удовольствие. Однако мне до твоих господ нет никакого дела, я призвал тебя, почтеннейший, за тем, чтобы сказать: деньги я буду платить не вперед за год или за полгода, а частями... Понимаешь?

-- Так точно, понимаю. Не извольте, сударь, беспокоиться насчет платы за квартиру; как хотите, так и платите... Мне барин Викентий Михайлович наказывали, чтобы жильцов деньгами не теснить.

-- Вот это хорошо! Я буду платить, когда у меня будут деньги, -- весело произнес Федя Тольский.

Зимний короткий день скоро прошел; настал вечер, а там и длинная ночь. Тольский в течение дня никуда не выезжал, будучи занят распоряжениями относительно уборки и устройства новой квартиры. Утомленный этим, он лег в постель ранее обыкновенного.

Его дворовые, усталые от работы, тоже улеглись и скоро заснули. Теперь они уже не так боялись нечистой силы, как в первую ночь своего новоселья.

Одному только камердинеру Ивану Кудряшу что-то не спалось. Долго он ворочался с боку на бок, стараясь заснуть, но никак не мог.

В самую глухую полночь, при гробовой тишине, он опять услышал какой-то шорох в мезонине, как будто там кто-то ходил. Затем шорох шагов сменился тихой, унылой песней. В мезонине кто-то пел; Иван слышал это ясно, только не мог разобрать слова песни.

"В мезонине несомненно кто-нибудь живет; старичишка дворецкий и сторож обманывают, говоря, что там одна мебель да рухлядь", -- подумал было молодой парень.

Песня стихла. Опять послышались шаги, они стали приближаться к Ивану, делаясь все яснее; он, бледный, дрожа всем телом, быстро встал, зажег свечу и приотворил дверь из своей горницы в коридор. Тотчас же из груди его вырвался крик ужаса, подсвечник выпал из рук, свеча погасла, и сам он без памяти упал в коридоре на пол.

Необычайный крик и падение Ивана разбудили крепко спавшего Тольского. Он быстро встал, зажег свечу и вышел в коридор; там он увидал распростертого, с помертвевшим лицом камердинера, валявшийся подсвечник и изломанную свечу.

-- Что это значит? Что с Иваном? -- растерянно проговорил Тольский.

Он спустился в людскую, разбудил дворовых и с их помощью постарался привести в чувство своего камердинера.

Обморок Ивана Кудряша был довольно продолжителен. Наконец он открыл глаза и увидал около себя Тольского с озабоченным лицом.

-- Иван, что с тобою? Чего ты так испугался? -- спросил у него Тольский.

-- Ах, сударь, страшно, страшно! Привидение в белом саване здесь, в коридоре. Ах как страшно! Я думал, что умру со страху! -- дрожал, как в лихорадке, Кудряш.

-- Ты большой трус, и тебе, верно, что-нибудь показалось, -- промолвил Тольский.

-- Нет, сударь, не показалось; я ясно видел женщину в белом одеянии, как в саване; волосы у нее распущены... Завидев меня, она стала быстро подходить ко мне и манить рукой. Тут сердце во мне замерло, и я упал без памяти.

-- Откуда явилось тебе привидение? Ты не помнишь?

-- Мне послышались шаги, как будто в мезонине. Потом кто-то стал петь, так жалобно, и опять раздались шаги уже в коридоре. Я зажег свечку, отворил дверь и увидал...

-- Какой ты трус у меня! С виду богатырь, а смелость у тебя заячья.

Проговорив эти слова, Федя Тольский направился к себе и опять лег, но заснуть не мог. Рассказ Ивана Кудряша заставил и его призадуматься:

"Что это значит? И что за привидение видел мой Иван? Неужели в самом деле здесь обретается какое-то сверхъестественное существо, которое не дает покоя нам, простым смертным?.. Надо постараться отгадать, что это за женщина, которая так напугала моего камердинера, поднять завесу с этой тайны... И я это сделаю во что бы то ни стало. С завтрашней же ночи стану наблюдать за привидением".

Наконец Тольский крепко заснул. Иван же не остался в своей горнице, а ушел в людскую.

VI

Богатый и родовитый барин Михаил Семенович Намекин, отставной боевой генерал, почти безвыездно проживал в своей подмосковной усадьбе, прозывавшейся Горки и стоявшей верстах в тридцати от Москвы.

Михаил Семенович жил в усадьбе на широкую барскую ногу и был известен своим хлебосольством; на его роскошные балы и обеды съезжалась вся московская знать; с генерал-губернатором Намекин водил дружбу и пользовался большим влиянием при дворе.

Генералу Намекину было лет шестьдесят с небольшим; уже лет пятнадцать, как он овдовел, потеряв горячо любимую жену. Вскоре после смерти жены он вышел в отставку и поселился в Горках.

Детей у него было двое: сын Алексей и дочь-вековушка Мария.

Алексей после смерти матери остался лет десяти на попечении своей сестры, которая была старше брата лет на пятнадцать, и рос он общим любимцем; это был хилый, болезненный мальчик, а потому отец стал подготавливать его к гражданской, а не к военной службе.

Для образования Алеши были наняты опытные педагоги; мальчик был довольно прилежен и, сдав экзамен, поступил в московский университет.

Здесь для юного Намекина началась новая жизнь. Вырвавшись из-под строгой опеки отца, Алеша повел жизнь совершенно иную, чем в Горках.

У Михаила Семеновича в Москве, на Тверской, был большой дом с целым штатом дворовых; в нем-то и стал жить Алеша, окружив себя товарищами; наклонность к чтению умных книг и к наукам скоро уступила место праздной жизни в приятельском кружке. Алеша вырос, возмужал, из хилого мальчика превратился в здорового и сильного молодого человека.

С грехом пополам окончив университет, молодой Намекин поступил на службу в сенат; правда, он только числился на службе и являлся в присутствие не более двух-трех раз в месяц, все же остальное время проводил в пирушках, кутежах и карточной игре в клубе. Денег сыну Михаил Семенович высылал не особенно много, и ему хватало их лишь на день, на два. Однако приятели познакомили Алешу с ростовщиками. У них брал он деньги под векселя за огромные проценты, а те охотно ссужали его, зная, что он -- чуть не единственный наследник богача отца.