Виктор Квашин - Последняя крепость империи

— Да, война. Я знаю.

— Ладно, в дом пойдём, сын. Радость сегодня, и ты её мне не омрачай!

Прежде чем переступить порог — священную границу жилища, Сиантоли прошептал просьбу духам Дома не тревожиться и не творить ему зла, поскольку он входит с добрыми намерениями.

Присмотревшись после света, ступил влево на мужскую половину, подождал, пока отец усядется на кане напротив входа, затем сам, разувшись, забрался на тёплое возвышение. Осмотрелся: просторное помещение, свежий, не спёртый воздух, угли в кановом очаге красны, но не чадят. Кан высокий, на подсыпке, не то что в бедных семьях, где наскоро врывают его в землю. Тепло. На балках, держащих крышу, висят кожаные мешки с припасами, на полке какие-то вещи, инструменты. В полу крышка под затейливым железным замком — яма для пищевых припасов. Правая, женская сторона отгорожена цветной занавеской. Там шевеление. Сиантоли вопросительно посмотрел на отца. Тот будто ждал, слегка развёл руками, позвал:

— Синда, принеси нам вина и поесть. Гость у меня особый — сын приехал.

Почти сразу занавес отодвинулся, вышла молодая женщина приятной наружности с немного вытянутым личиком и слегка выпуклыми милыми скулами. Поклонилась, улыбнувшись уголком губ, поставила столик, на него большой сосуд. Следом принесла плоское блюдо с мелко нарезанным варёным мясом, приправленным — Сиантоли по запаху узнал — мочёными луковицами черемши и лилии. И тут же вышла на двор.

Отец сделал гримасу, мол, что поделаешь, жизнь такая штука.

— Она из тангутских рабов. Хорошая. Я её зову Синда.

Сиантоли усмехнулся.

— Ты меня осуждаешь? — спросил отец. — А как мне без женщины в доме? Тут всё без женщины пропадёт. Конечно, твою мать она никогда мне не заменит. Но и без неё плохо.

— Как я могу тебя осуждать! Ты — отец. Правильно делаешь. Я улыбнулся имени — Птичка!

— Да, ты знаешь, она действительно как птичка. Она и поёт мне, и весёлая, словно птичка. Ты присмотрись, она понравится тебе. Не обижай только, хорошо?

— Конечно, отец, о чём ты…

— Закусывай, сын. Синда вкусно мясо готовит.

Сиантоли поморщился.

— Знаешь, отец, я мяса переел ещё из монгольских котлов. Так хочется нашего обыкновенного горохового супа! А ещё я вспоминал часто чумизную кашу, помнишь, как мать готовила, с чесноком и собачьей кровью.

— Запросто, сын! Сейчас скажу Синде, она умеет. Она всё умеет, — обрадовался отец. — У меня как раз четыре двухмесячных щенка, бестолковые. Скажу, одного забьют. К вечеру будет тебе чумиза с кровью.

— Спасибо, отец. Мне так приятно тебя видеть и слушать твой голос! И вино у тебя хорошее. Я столько всякого пил за эти годы, а такого вкусного нет нигде.

— Да, в этом году виноград хороший был.

— А где собирал?

— Да в том же нашем распадке, где осыпи, помнишь? Те лианы там до сих пор растут, все деревья оплели вокруг. Я работников брал, так весь день лазили, на двух лошадях вывозили. Хороший урожай! Осень тёплая была, долгая, сухая… И зверя много было по осени. И рыба шла валом, хорошо заготовили. Давай, отдыхай, на днях соберёмся, сани работники наладят, поедем к морю из-подо льда ловить. Поправишься хоть у меня, отъешься, худой вон, как кнутовище.

Робко протиснулся в дверь Гончар.

— Здравствуйте, господин.

— Отец, это мой доблестный оруженосец, боевой товарищ и просто настоящий чжурчжэнь. Он мне жизнь спас. А зовут его Гончар.

Отец жестом пригласил гостя на кан, налил вина.

— Ты хорошо сказал, сын, настоящих чжурчжэней немного теперь, таких людей нужно ценить и беречь. И за это давайте выпьем — за настоящих чжурчжэней! А откуда такое имя?

— Я и есть гончар, господин. Пришлось работать в мастерской, понравилось, выучился ремеслу.

— Надо же! И что же умеешь?

— Многое, господин. Глину правильно замесить знаю как, лепить могу многое от игрушек и свистулек до ваз и сунских чайников. На круге умею разное. Приходилось.

— Ух ты! Редко в наших краях специалиста встретишь. Ты в мастерской был? Ну, как тебе моё производство?

— Хорошая мастерская, с умом сделана. И мастера толковые. Глина у вас другая, мне незнакомая, но к этому привыкнуть можно. А так интересно. Круги хорошие, мне понравились. Я не удержался, попробовал даже. Хороший круг, ровно идёт, не бьёт. И подмастерье хороший, плавно крутит. Вы их не ругайте, что разрешили мне покрутить.

— Да зачем мне их ругать. Ну и что, получилось у тебя?

— Получилось. Руки работу помнят. Приятно. Можно мне ещё немного поработать с вашими мастерами?

— Прямо сейчас что ли?

— Прямо сейчас. Люблю я это.

— Тогда вот, бери, — отец подал глиняный сосуд с вином, — Выпей с гончарами за возвращение моего сына. Скажи им, я разрешил сегодня отдыхать. Празднуйте!

— Вы хороший человек, господин.

Гончар ушёл довольный.

Сиантоли поёрзал на кане, отвернул устилающие его шкуры.

— Не пойму, отец, то ли камни такие гладкие, то ли обмазали столь ровно — необычная поверхность у кана.

— А и не поймёшь. Из кирпича сделан.

— Да ну, из кирпича? Ты, однако богач!

— Даже одной деньги не потратил. Ты забыл, мастерская у меня — гончарная! Набили в форму глины, высушили да обожгли. Это намного проще, чем горшки крутить.

— Да, развернулся ты, отец. В прошлый раз у тебя тут только малая мастерская была, а теперь — вон сколько всего развёл!

— Стараюсь, сын. Для тебя стараюсь. А ты всё по войнам головой рискуешь. Рад, что вернулся наконец. Вместе теперь будем работать!

— Зачем мне всё это, отец?..

— Как зачем! Сыновей народишь, им останется. Иначе зачем жить?

Сиантоли махнул рукой, налил себе ещё вина.

— Всё устроится, сын, время все раны лечит. Раба того подарим сватам в Судуху. Приезжали дочь твою сватать.

— Да? Чикчиги уже сватали!

— Так большая уже! Ты видел, какая красавица? Тебя не было, я согласие дал. Но, если не хочешь, можешь отказать. Ты в праве.

— А она сама хочет?

— Она хочет. Плясала, когда о сватах узнала!

— Тогда пусть. Чего мне возражать. А раба этого убить надо.

— Да и ладно, убей. Вывези в лес да убей. И жену плетью отходи, чтобы дурь выбить. И наладится всё, и дети будут. Она ведь неплохая у тебя, жизнь у неё изломана, а сама неплохая. Прости её, сын, я тебя прошу. И живи дальше.

— Да не смогу я с ней! Предала она меня! Не смогу.

— Ну и ладно, живи пока у меня. Время само направит, а духи помогут. Расскажи-ка лучше о войне. Что-то я не пойму, что, правда наши плосколицым две битвы продули? Врут, наверно?

— Не врут, отец, продули. Просто в пух продули, в лохмотья!

— Но как же так? Чжурчжэньская армия сильнейшая под Солнцем! Они что, ханьцев с палками на плосколицых пустили?

— Нет, отец, кадровые войска погибли. Монголы сильнее теперь.