Виктор Квашин - Последняя крепость империи

— Да не верю я тебе! Не бывать такому, чтобы вшивые скотоводы сильнее чжурчжэней были!

— Я сам не верил, пока не увидел и на своей шкуре не прочувствовал. Разбили они нас на трёх направлениях и городов взяли множество, и разграбили всё, и государственные табуны угнали.

— Да где же наши полководцы? Кого туда руководить поставили? Наверно бездарных дворцовых подхалимов? Туда бы старика Цзунхао…

— Умер Цзунхао, отец. Умер и уже о нём забыли. Не знаю, кто теперь вернёт славу Цзиньскому воинству.

Отец вдруг заговорил высоким слогом:

— Ты герой, покуда надёжно

Сидишь в седле боевого коня.

Но стоит упасть в битве

И люди забудут тебя.

Как тебе, а? Красиво сказано?

Я ведь выучил грамоту, сын, — отец поставил на кан низенький лакированный столик, вынул из шкатулки тушь и тонкие палочки, обмакнул и вывел на бумаге завиток. — Это птица!

— Как птица?

— Слово «птица». А вот, смотри, — отец рисовал, прикусив от старания губу, — Вот — «рыба»! Учись, сын, грамоту нужно и полезно знать. Как говорил великий Шицзун 49 49 Шицзун — император Цзинь в 1160—1189 годах. Шицзун активно возрождал в стране национальную чжурчжэньскую культуру и искоренял всё иностранное. : «Не знать своего наречия и письмён — значит забыть свою родину»!

— Прежде чем учиться, нужно иметь хотя бы свой дом, отец.

— Чтобы учиться, нужно иметь всего лишь желание, сын.

— Ладно, займусь как-нибудь на досуге, — сказал Сиантоли лишь для того, чтобы успокоить отца, взявшегося за воспитание сына. «Нет уж, учить наизусть три тысячи знаков Большого Чжурчжэньского Письма, да ещё потом их и рисовать — это не по мне. Я легче проеду, не слезая с коня, до монгольских земель и обратно».

— А вот я тебе ещё на память прочту замечательный стих одного чжурчжэньского поэта:

Вот это меня и тревожит, что не вырастут яблони на моём прахе, потому что семена не посеяны. Ты — один у меня сын, так угодно было духам. Ты обязан продлить род Тохто! Помирись с женой и роди мне внука!

Сиантоли помотал головой.

— Не сейчас, отец. Не сейчас.

Отец всячески пытался расшевелить в Сиантоли искру жизни. Он созвал гостей со всего села и устроил пир в честь возвращения сына с войны. И действительно было весело. Сиантоли увиделся со старыми друзьями и другими односельчанами. Кто-то погиб на войне, но у большинства были семьи, дети и благополучная жизнь. Но Сиантоли удивляло, какие мелочи беспокоят людей, о чём они спорят тут, за столом, будто не замечая великих потрясений родины. Или их это действительно не волнует?

Отец, как обещал, свозил Сиантоли на морскую рыбалку. Лошадки ходко тащили сани по заснеженному речному льду. Отец поминутно оборачивался, показывал рукой:

— Смотри, горы! Смотри, вон за тем поворотом на скале орлиное гнездо. Помнишь, ты тогда пытался залезть? Они тут до сих пор живут. Столько орлят уже вскормили…

В устье слева над морем нависала огромная отвесная скала, а справа низкий берег из белого песка тянулся до самых дальних мысов. По песку ходили чайки, а вдалеке на ледяных торосах сидели орлы с белыми хвостами, и другие — с белыми крыльями — большие и неподвижные, словно рыбаки.

Ловили через пробитые пешнями лунки на блестящие крючки. Серебристые рыбки-аку 50 50 Аку — корюшка. бились на сверкающем под ярким солнцем снегу. Зелёная вода в лунках качалась. Рыба издавала ни с чем не сравнимый запах свежести и далёкого счастливого детства. Сиантоли отчего-то вдруг стало жалко себя, он с трудом проглотил комок, подступивший к горлу.

На другой день после рыбалки он загрузил на лошадь подарки, привезённые с войны, поехал к жене. Мириться.

Он потоптался у порога, произнёс нужные слова духу-хозяину дома. Наконец, решился, отворил дверь. Конечно, они были тут оба, раб даже не попытался скрыться, будто был уверен в своём праве на эту женщину. Он ещё и кинулся на Сиантоли с ножом — дурак! Лучше бы упал на колени…

Сиантоли одним ударом вышиб ему сознание.

Жена кинулась к двери, но Сиантоли загородил проход.

— Пришёл меня убить? Да? Ну убей, убей! — закричала она, — Убей! Надоела мне такая жизнь. Всю ты мне её порвал на клочки!

— Я? Я тебе испортил жизнь? — Сиантоли был ошарашен таким видением их с женой отношений, он даже растерялся. — Да как же я тебе её испортил? Я… я же мириться пришёл.

— Не хочу! Не хочу я с тобой мириться. Убей лучше сразу, не могу я так больше!

Она упала на кан вниз лицом и в голос рыдала.

Сиантоли оглядел невидящим взглядом свой дом: стены, полки с посудой на женской стороне, столбы, поддерживающие крышу, кан, камни для которого ворочал собственными руками, а теперь они, вон, вываливаются… И вдруг понял, вернее, ощутил, что всё тут теперь чужое. Совсем чужое. Он молча вышел. Скинул на землю вьючок с подарками и поехал со двора.

Отец видел, что с сыном неладно, предложил сходить на охоту. Но Сиантоли отказался.

— Не обижайся, отец, сейчас мне не до охоты. Хочу посетить Ши Даоли, узнать о его сыне.

Сиантоли отыскал Гончара, конечно в мастерской. Он так и жил там, вместе с рабами, и питался тоже с ними. Обрадовался, увидев сотника.

— Мы тут новый способ выделки горшка пробуем — из двух частей. Смотри, какой большой получился! Правда, кривой немного, но следующий будет лучше. Хозяин ещё не видел, он обрадуется.

Сиантоли попросил Гончара, который всё-таки был его слугой, привести в порядок военную одежду. А наутро поехал в поместье благородного Ши.

Ши Даоли постарел, обмяк. Богатые одежды лишь подчёркивали рыхлость тела. К удивлению Сиантоли, высокородный старик обрадовался ему как родному. Крикнул слуг, чтобы устроили пир на двоих.

Они почти до сумерек просидели в покоях, поедая вкусности и запивая вином. И всё говорили. Обо всём. Но больше о войне, о государстве, и Сиантоли это нравилось — не то что мелочные разговоры односельчан о быте и отношениях с соседями. Ши Даоли рассуждал умно, он понимал устройство государств, знал власть изнутри, знал слабые места. И говорил с Сиантоли как с равным, что немного льстило самолюбию.

Ши Даоли в подробностях расспрашивал о монгольском войске, об организации, дисциплине, способах ведения боя. Сиантоли рассказывал всё без утайки, в том числе и о своей службе у монголов.

— Ты верно понимаешь войну, Сиантоли. Тебе бы командовать войском! Вот монгольский хан правильно делает, что выдвигает толковых людей из простого народа, как того же Джэбэ. Но у нас это сейчас невозможно. В цене теперь бездарные льстецы.