Юрий Устин - Лабиринты свободы

Почему-то вспомнился Павел I с женой и его сын, царствующий Александр I. Какие они всё-таки разные... А потом опять Людовика.

Видимо, Костюшко задремал, сидя в удобном кресле: его подбородок соскочил с ладоней, лежащих на рукоятке трости, и он вернулся к реальной жизни. Оглянувшись вокруг себя (не заметил ли кто его старческой послеобеденной дремоты?), Костюшко встал с кресла и медленно побрёл в свою комнату, чтобы последовать примеру Питера.

А примерно в это же время Александр I в Версале в своём временном рабочем кабинете принимал Адама Чарторыского, который с огорчением докладывал русскому императору о своей провалившейся миссии.

— Ну как там наш польский старец Костюшко? — рассматривая себя в большое зеркало, спросил император Чарторыского. — Готов ли он ехать на Венский конгресс?

Князь немного замялся, но потом решил сказать всё, как есть:

— Он прислал письмо Вашему императорскому Величеству.

— Вот как! И что же он там пишет? — полюбопытствовал Александр I, отрываясь от лицезрения своей венценосной особы.

Чарторыский достал из вскрытого им же конверта исписанный лист бумаги и, сокращая текст послания, зачитал:

— Генерал Костюшко, «веря в благородные и человеческие намерения императора Александра», желает вам успеха в государственных делах, но, ссылаясь на своё плохое самочувствие и возраст, просит освободить его от поездки на Венский конгресс. Кроме этого, он просит оформить ему русский паспорт с целью выезда в Швейцарию для поправки пошатнувшегося здоровья.

Император недовольно поморщился, и сразу его лицо потеряло благородный лоск и обаяние, превратившись в обыкновенное лицо капризного человека.

— Старый лис. И главное — ему-то и возразить нечего. Стар, мол, что с меня возьмёшь, — проговорил он со злостью. — Что посоветуете, князь? Кем мы сможем его заменить?

Чарторыский уже подготовил ответ, в котором предусмотрел те замаскированные нотки лести, которые так любил Александр I.

— Ваше императорское Величество, а нужен ли он нам так сейчас? Россия в вашем лице выступает как победительница и освободительница Европы от Бонапарта, — начал говорить Чарторыский и заметил, как лицо императора разглаживалось и приобретало прежние благородные черты. — Вашего слова, подкреплённого солдатами русской армии, будет достаточно, чтобы решить все спорные вопросы, если они возникнут на Венском конгрессе.

Александр I опять посмотрел на свой благородный профиль, который по-прежнему отражался в зеркале.

— Вы так считаете? — уже более мягким тоном спросил он своего ближайшего советника по «польскому вопросу».

— Пусть старец едет в свою Швейцарию, — посоветовал князь, чувствуя, что он на верном пути. — Кроме Костюшко, достаточно патриотов, которые отдадут вам польскую корону.

— Ладно. Пусть так и будет, — миролюбиво согласился Александр I. — Мы и так уделили этому Костюшко достаточно много внимания. Оформите ему все документы, и пусть он отдыхает в Швейцарии от трудов мирских.

Чарторыский с облегчением вздохнул: вопрос решился сам по себе, и князь опять почувствовал себя уверенно в своём ближайшем будущем. В Царстве Польском, которое должно было «родиться» вместо герцогства Варшавского, Адам Чарторыский уже видел себя наместником русского императора. Однако Александр I не забыл историю с Костюшко и не простил князю этот промах.

же несколько дней Юлиан Немцевич гостил у Костюшко в Салюрне. Они не встречались в последние годы, но иногда посылали друг другу письма, сообщая, что пока ещё живы, и выражая надежду на скорую встречу. Сразу же после своего возвращения из Соединённых Штатов в 1807 году Немцевич поселился недалеко от Варшавы. Однако он не долго находился вне поля зрения правительства Великого герцогства Варшавского и вскоре занял должность секретаря сената этой государственной структуры. После падения власти Наполеона и победы антинаполеоновской коалиции Немцевич не остался без государственной должности и при новой власти. Уже в 1813 году он опять стал секретарём сената, но только уже вновь созданного Царства Польского. Это время стало для Немцевича периодом интересных поездок и путешествий, в ходе которых он посещал исторические места и писал свои произведения. Однако при этом писатель, драматург и историк находил время встретиться со старыми друзьями и соратниками по восстанию 1794 года.

Планируя встретиться с Костюшко, Немцевич организовал себе поездку в Швейцарию и заехал в Салюрн. Им было о чём поговорить, сидя по вечерам у камина с бокалом хорошего французского вина, хотя оригинальностью темы их бесед не отличались. Они были такими же, как и у всех пожилых обывателей: воспоминания о прошедших годах, сражениях, о встречах с общими знакомыми и перечислением тех, кто ещё остался жив, а кто умер или погиб.

При этом оба понимали, что эта встреча была, вероятнее всего, последней в этой земной жизни. А поэтому им хотелось подольше пообщаться друг с другом, поговорить и просто посидеть рядом, погрузившись в свои мысли.

— А где сейчас Ян Домбровский? — почему-то прежде всего о нём поинтересовался Костюшко.

— Насколько я знаю, — не сразу ответил Немцевич, — жив, хотя от полученных ран не особенно здоров. После гибели Юзефа Понятовского под Лейпцигом он возглавил польские войска и был верен Наполеону вплоть до его отречения.

Немцевич сделал паузу, отпил глоток вина и продолжил:

— Он, как и Томаш Вавржецкий, служит Царству Польскому, имеет чин генерал-аншефа польской кавалерии и заседает в сенате [56] Домбровский не долго был сенатором: в 1816 году он вышел в отставку по болезни, а 6 июня 1818 года умер в своём имении Винной Гуре под Познанью. .

— А Вавржецкий? Кем он служит?

— О! Он стал министром юстиции и получил пожизненно титул воеводы.

— Да. Неплохо все устроились, — усмехнулся по-доброму Костюшко.

В душе он был даже рад тому, что его генералы «нашли себя», не испытывают жизненных трудностей и как могут, служат своей родине.

— Но лучше всех определился Зайончек, — продолжил Немцевич свой рассказ о бывших соратниках. — Он назначен императором Александром Павловичем наместником Царства Польского, чем очень огорчил Адама Чарторыского, который метил на это место.

Костюшко при этом даже засмеялся, представив, какое лицо было у этого потомка известных магнатов, когда он узнал об этом назначении.

— Тадеуш, скажи мне, ты не жалеешь, что они там, — Немцевич кивнул в сторону востока, — а ты здесь, в Салюрне?

Костюшко ждал подобного вопроса и честно ответил:

— Я ни о чём не жалею в этой жизни. Я прожил её так, что хватило бы на две судьбы для двоих, а Бог мне отмерил всё одному. Третьей мне уже не надо.