Юрий Устин - Лабиринты свободы

Первый, портрет Джорджа Вашингтона, напоминал Костюшко годы, проведённые в Соединённых Штатах, про которые он вспоминал с ностальгической грустью. Восемь лет жизни он посвятил этой стране, но никогда не сожалел, что потом вернулся в Речь Посполитую. Второй же, портрет Станислава Августа Понятовского, навевал иные мысли: об упущенных возможностях, совершенных ошибках и горечи потери родины, которую он всегда хотел видеть свободной и независимой. Они так и не смогли создать государство, которое могло бы стать образцом демократии и народовластия, если бы они тогда победили... Ах, если бы можно было повернуть время вспять! Сколько бы можно было исправить, изменить, не допустить стольких жертв и всё равно добиться того, к чему стремились.

Но чудес на свете не бывает, и прошлого не вернёшь. Каждый вечер Костюшко целовал свою воспитанницу, желал всем Цельтнерам спокойной ночи и уходил спать в свою комнату. Он долгое время лежал в постели с открытыми глазами и, уставившись в чёрный ночной потолок, всё думал, думал и думал... Когда же поздней ночью сон всё-таки закрывал его веки, к нему приходили сны, которые были продолжением его беспокойных мыслей. А рано утром, проснувшись на рассвете, Костюшко легко восстанавливал в своей памяти содержание снов, удивляясь тому, что так хорошо их запомнил.

Тадеуш Костюшко ещё раз внимательно осмотрел себя в зеркало: в последние полгода он осунулся и как-то сразу постарел, превратившись в обыкновенного деда, который носит генеральский мундир. Такое резкое изменение произошло после того, как он получил из далёких и родных его сердцу мест известие о смерти брата Иосифа. Тогда Тадеуш позвал нотариуса и оформил отказ от наследства и дополнительно составил своё духовное завещание (Сехновичский тестомент), дав вольную всем крепостным, которые могли бы стать его собственностью после смерти брата.

Костюшко поднял свой заострившийся подбородок вверх, одёрнул полы генеральского мундира и бодрым шагом, почти не опираясь на трость, вышел во двор. Конюх уже стоял у ворот с осёдланной лошадью в ожидании её хозяина и приветливо снял свою шляпу, заметив, как тот выходит из дома. Угостив кобылу куском сахара, Костюшко легко для его возраста вскочил в седло и тронул поводья. Через пару минут всадник и лошадь уже двигались по узким улочкам Салюрна, а встречные горожане привычно приветствовали Костюшко. Некоторые из них, найдя повод остановиться и передохнуть, вступали с ним в короткую беседу, которую чаще всего начинал сам Костюшко.

— Как дела, Густав? — спрашивал он какого-нибудь торговца овощами.

— Всё в порядке, — отвечал тот, приветливо улыбаясь, — да только жена уже четвёртую дочку родила, а я сына хочу.

— Лучше стараться надо, — шутил Костюшко. — Ну а с дочкой поздравляю!

И оба мимолётных собеседника, кивнув друг другу на прощание, продолжали свой путь дальше.

Когда, медленно раскачиваясь в седле, Костюшко выезжал на дорогу, ведущую из города, то ему навстречу часто встречались крестьяне, которые направлялись в Салюрн в поисках хоть какой-либо работы. Последние два года в Швейцарии, как и в соседних странах, стояла непривычная засуха, которая привела к гибели части урожая, разорив тем самым немалое количество этих тружеников полей. В поисках работы они направлялись толпами в города, надеясь там заработать хоть немного денег и прокормить семью до следующего урожая.

Поравнявшись с такой жертвой небесной канцелярии, Костюшко приостанавливал свою кобылку и подзывал крестьянина к себе. Тот, не понимая толком, что от него понадобилось этому странному старику в военной форме, робко подходил к Костюшко.

— Тебя как зовут? — спрашивал Костюшко горемыку.

— Франц, — неуверенно и тихо отвечал тот, и тут же получал от Костюшко золотую монету.

Пока крестьянин с глупым видом рассматривал и пробовал на зуб этот кусочек дорогого металла, что-то пытаясь произнести в ответ за этот щедрый подарок, Костюшко, не ожидая благодарностей, отъезжал от него на приличное расстояние.

Генерал мог позволить себе такую роскошь, как раздавать золотые монеты тем, кому он считал нужным. В Салюрне он входил в список богатых людей, но не все знали, откуда у этого старика столько денег. Кто-то считал, что у Костюшко большая генеральская пенсия, кто-то предполагал, что этот «транжира» получил от кого-то богатое наследство, но домыслы так и оставались домыслами. На самом же деле щедрые подаяния нищим Костюшко делал из тех сумм, которые он получал из-за границы в виде процентов от денег, которые лежали в английском банке Баринга. А сумма на его банковском счёте накопились немалая.

В 1799 году Костюшко решил вернуть деньги, полученные от Павла I при своём освобождении, обратно в Россию. Но, взбешённый такой «неблагодарностью», русский император не принял их, а отослал обратно в английский банк. Так «подарок» и остался в одном из лондонских банков никем не востребованным, однако Костюшко исправно получал проценты и раздавал золотники нищим.

В это пасмурное прохладное октябрьское утро Костюшко как всегда ехал верхом по обычному маршруту. Дождь уже прекратился, и городок окутал густой туман, который проникал под одежду и холодил тело старого генерала. Проезжая мимо костёла, он слез с лошади, снял свою треуголку и перекрестился. Несмотря на сырость и утреннюю прохладу, на крыльце костёла, стоя на коленях, горячо молилась какая-то молодая женщина.

Костюшко, не надевая головной убор, тихо подошёл к молящейся и некоторое время стоял в нескольких шагах от неё, наблюдая непривычную картину такого активного проявления веры. Наконец женщина встала с колен и заметила странного старика, который уже несколько минут стоял позади её.

— Что, тоже старые грехи мучают? — незлобно спросила она Костюшко, и он увидел, что перед ним стоит цыганка.

Генерал не сразу нашёлся, что ей ответить на такой неожиданный вопрос. Но справившись с мимолётной неловкостью, он согласно кивнул в ответ и неожиданно для себя спросил:

— Погадаешь?

Цыганка оглянулась на костёл, подошла поближе к Костюшко и заглянула ему в глаза.

— А зачем тебе это надо? — лукаво спросила она, продолжая внимательно смотреть на Костюшко, как будто пыталась заглянуть ему внутрь.

— Хочу знать своё будущее, — попытался усмехнуться генерал, но усмешка вышла какая-то глупая и грустная.

Цыганка не попросила его ладонь для гадания и не достала карты, предлагая рассказать, что было, что есть и что будет. Она посмотрела своими чёрными глазами куда-то за спину Костюшко и тихо ему сказала:

— Не буду я тебе гадать... У тебя будущего уже нет.

Сказав свои роковые слова, цыганка опять повернулась к костёлу, перекрестилась и быстрым шагом отошла от Костюшко, скрывшись через несколько мгновений в утреннем вязком тумане.