Юрий Устин - Лабиринты свободы

— Ничего удивительного в этом нет, — начала объяснять своё присутствие на этом берегу Мадлен. — Нас здесь около тридцати женщин. Или вы думаете, что каша для ваших солдат варится сама в котлах, а мужское бельё стирают те, кто его носит?

Наконец, перепрыгивая через прибрежные кочки, к ним подбежал Томаш. Он радостно и добродушно заулыбался, увидав знакомое лицо, и воскликнул:

— О, Мадлен! Вот какие чудеса случаются на этом свете!

Теперь уже три человека, удивлённые этой неожиданной, но приятной встречей, стояли напротив друг друга, и каждый ждал, кто продолжит разговор первым. Костюшко всё-таки взял инициативу в свои руки и предложил:

— Мадлен, вы прекрасно угостили нас когда-то вкуснейшим обедом. За нами долг: я приглашаю вас сегодня к нам на ужин, — Костюшко перевёл взгляд на ординарца, — который Томаш собирается состряпать из своего улова.

Мадлен опять улыбнулась. Она как будто специально медлила с ответом, заставляя волноваться полураздетого полковника.

«А вдруг она откажется? — с тревогой думал он. — И опять мы может разойтись в этом бурном жизненном море и теперь уже никогда не встретиться... А если это судьба?..»

Мадлен сразу ничего не ответила на приглашение и сделала попытку пройти между мужчинами. Потом, обернувшись к ним и озорно сверкнув своими карими глазами, она сказала звонким голосом:

— Ну, если только в качестве возврата долга, то вечером ждите, приду.

И Мадлен ушла, покачивая бёдрами и придерживая на голове корзинку с бельём. А полковник Костюшко ещё долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась за ближайшими деревьями.

— Ну, так я пошёл, — промолвил Томаш, наблюдая за своим командиром. Он видел, что с Костюшко что-то происходит, и простой своей натурой понимал, с чем, а вернее, с кем было связано его душевное волнение. Горячая кровь бурлила в теле полковника и красными пятнами проявилась в этот момент на его лице.

Мадлен сдержала своё слово и на закате дня постучала в двери дома, где проживал Костюшко с Томашем и Гриппи.

— Заходите, открыто, — громко пригласил войти девушку хозяин.

Осторожно закрыв за собой двери, Мадлен вошла внутрь и остановилась на пороге, привыкая к полумраку комнаты и к обстановке, которая её окружала.

Комната, как и весь дом, была скромно обставлена, но в ней было всё самое необходимое, что требовалось жильцу для отдыха и быта, которому Костюшко уделял совсем мало времени. Две кровати, платяной шкаф, три стула и стол, стоящий посреди комнаты, — вот и вся спартанская обстановка, которой довольствовался полковник. А большего ему и не требовалось, так как с утра до вечера он был в разъездах, посещая различные участки строительства. Контролируя ход работ, раздавая указания, Костюшко часто обедал при солдатской кухне либо, если выпадало время и случай, с офицерами какого-нибудь полка.

— А где же Томаш? — спросила Мадлен, увидев накрытый для ужина стол и не обнаружив того, кто это сделал.

— У моего ординарца вдруг появились неотложные дела, и он просил начинать ужин без него, — ответил Костюшко, прекрасно понимая, что Мадлен что-то подобное и ожидала. — Прошу, присаживайтесь, — предложил хозяин гостье и пододвинул к ней стул.

Мадлен медленно присела за стол. На нём уже стояла бутылка с вином и две кружки, а на большой медной тарелке лежала запечённая рыба непонятно какого вида. Хлеб грубого помола и какие-то овощи лежали здесь же, но на другой, деревянной тарелке.

— Так как я отпустил Томаша и слугу на все четыре стороны, разрешите я заменю их и весь вечер буду вам прислуживать, — попробовал пошутить Костюшко, присаживаясь напротив девушки и разливая вино в кружки.

Мадлен молча взяла кружку и внимательно посмотрела на полковника, склонив свою прелестную голову набок. От этого взгляда у него по телу побежали мурашки. А Мадлен, догадываясь своей женской интуицией, что сидящий напротив неё мужчина чувствует себя неловко, улыбнулась. Она понимала, что Костюшко не знает, как себя с ней вести, и решила помочь ему в таком щепетильном деле, как ухаживание за дамой.

— А давайте выпьем за нас, — предложила она тост. — За то, что провидению было так угодно свести нас снова вместе на берегу реки.

Хозяин и гостья подняли кружки и выпили. Костюшко неловко положил кусок рыбы в тарелку девушке, но сам к еде не притронулся, а продолжал смотреть на Мадлен. Он лихорадочно обдумывал своё дальнейшее поведение в сложившейся ситуации. С одной стороны, он офицер, шляхтич, джентльмен, с другой — он просто мужчина, человек, а всё человеческое ему не чуждо. Костюшко боялся показаться девушке грубым и при этом хотел обладать ею. Однако природная культура и отсутствие большого опыта в подобных свиданиях приводили его в замешательство перед этой красавицей.

— А почему вы не зажгли свечи? Ведь скоро совсем стемнеет, — тихо спросила Мадлен, как бы побуждая этого нерешительного мужчину к каким-то действиям.

Костюшко вскочил со стула и бросился к камину, который ещё хранил в себе остатки горящих углей. Он подпалил фитиль одной свечи и от неё дал жизнь всем трём светильникам, развешанным на стене дома.

Сумерки сразу отступили, и в комнате стало по-домашнему уютно. Тадеуш подошёл сзади к сидящей за столом Мадлен и обнял её за плечи. Она не отстранилась от него и не вскочила, а положила свою голову на его горячую ладонь, и он понял, что Мадлен ждала от него подобного поступка и теперь хочет продолжения.

Они лежали на кровати, отдыхая от той бури человеческих страстей, которые присущи представителям обоих полов, когда они питают друг к другу лучшие из тех чувств, которые даровал людям Господь. Голова Мадлен лежала на груди у Тадеуша, а он нежно гладил её волосы.

«Ну вот и всё. Это судьба, — думал Костюшко. — Теперь осталось только сделать ей предложение выйти за меня замуж и купить дом в каком-нибудь городке. А если Мадлен захочет, то я после войны подам в отставку, и мы уедем в какой-нибудь штат, построим там ферму. На земле не пропадём, земля прокормит и нас, и наших ребятишек...» — мечтал Костюшко, и от таких мыслей на душе у него стало спокойно и радостно.

— Знаешь, мне с тобой так хорошо и по-домашнему уютно. Даже запах твоих волос мне напоминает запах волос моей матери, — тихо прошептал он и посмотрел на Мадлен, слышит ли она его?

Она внимательно слушала, повернувшись к нему лицом. А он продолжал изливать этой девушке свою душу, несмотря на то, что видит её третий раз в жизни:

— Так хорошо мне было только с моей матерью в детстве в одной далёкой стране в моём родном доме сто лет назад. Мне сейчас кажется, что всё, что было тогда, это было не со мной, а с кем-то другим, но очень близким мне человеком... И даже совсем в другом мире... А где твой дом?