Юрий Устин - Лабиринты свободы

Вашингтон внимательно посмотрел на стоящего перед ним с гордо поднятой головой Костюшко. Полковник смотрел ему прямо в глаза и ждал отпета. Вашингтон не выдержал его прямого взгляда и отвёл глаза, продолжая смотреть куда-то за спину Костюшко. Разговор явно не клеился, и оба чувствовали какую-то неловкость. Наконец Вашингтон собрался с мыслями и начал говорить собеседнику про то, что Костюшко уже либо знал, либо о чём давно догадывался.

— Понимаете, я за эти годы просто по-человечески устал.

Вашингтону всё больше нравился стоящий перед ним полковник. Он следил за его службой и видел в нём не просто военного в чине полковника. Таких в его армии было достаточно. Перед ним стоял человек высоких достоинств, наделённый от природы талантами, которыми он щедро делился на своей новой родине. Став известным в американской армии после сражения под Саратогой, Костюшко продолжал оставаться скромным полковником, который не привык бахвалиться заслугами перед отечеством и продолжал службу, вкладывая и неё всю душу. Всё это было известно Вашингтону, и он решил приблизить его к себе, позволяя разговаривать с ним не как главнокомандующий, а как простой смертный человек.

Их прогулка вылилась в длительную беседу. Вашингтон придерживался одних с Костюшко взглядов по многим проблемам, ставшим предметом их обсуждения. Он отмечал про себя, что мнение полковника часто совпадало с его мнением, а иногда простой разговор перерастал в небольшую дискуссию. У них было много общего, но в то же время Костюшко чувствовал, что в разговоре с ним Вашингтон не впускал его в свой внутренний мир и не допускал со своей стороны полной откровенности.

За это короткое время их общения Вашингтон настолько сумел расположить Костюшко к себе, что, уставший от одиночества, тот раскрылся перед этим человеком и откровенно рассказал ему о своей жизни. Его собеседник слушал «исповедь» полковника, привычно кивая головой. При этом сам высказывался конкретно и сжато, иногда задавал вопросы, однако сам говорил немного. Может быть, из-за этого Костюшко чувствовал какую-то недоговорённость со стороны Вашингтона и принимал эту закрытость как недоверие к нему.

Прогуливаясь по тенистой аллее, Костюшко решил поговорить с Вашингтоном о будущем американской армии, о своих предложениях по её преобразованию, а также о личной жизни, которую он собирался изменить в ближайшее время.

— Если вы оставите пост главнокомандующего, то кто займёт ваше место? Этот вопрос волнует сейчас многих военных, — высказался Костюшко по поводу того, что услышал от главнокомандующего на совещании. — А кто сегодня сможет достойно заменить вас на этом посту?

— Там будет видно, — уклончиво ответил Вашингтон. — Генералов у нас много, но армии всё-таки нужны профессионалы. Ну а вы? Что вы думаете по этому поводу?

Костюшко остановился, глубоко вдохнул в себя свежий прохладный воздух и внезапно улыбнулся.

— А знаете, армия для меня в ближайшее время отойдёт на второе место в моей жизни, — заявил неожиданно он, и Вашингтон с удивлением посмотрел на полковника.

— Интересно. А что же будет на первом?

— Не что, а кто, — пояснил Костюшко, продолжая улыбаться, с удовольствием разглядывая вытянувшееся лицо Вашингтона. — Я, наверно, подам в отставку, женюсь и уеду в какой-нибудь отдалённый штат.

— Ну конечно! — воскликнул Вашингтон. — Как я сразу не понял: только женщина могла так круто развернуть вашу жизнь. И кто же эта счастливая особа?

— Её зовут Мадлен. Она девушка из простой семьи. Очень красивая, и я её, кажется, люблю, — искренне признался Костюшко.

Он смотрел на Вашингтона широко открытыми глазами, в которых можно было увидеть, как там пляшут канкан чертенята. Ему вдруг захотелось обнять этого человека, хорошенько помять его и даже оторвать его тело от земли. Но Костюшко сдержал свои юношеские эмоции влюблённого зрелого мужчины, так как понимал, что такое его поведение может выглядеть неестественно.

— Да. Я вас понимаю.

Вашингтон как-то сразу замялся и некоторое время молчал, собираясь с мыслями. Теперь вся подготовленная им речь не имела никакого смысла. Чтобы понять это, достаточно было видеть и слышать Костюшко. Выражение его лица в этот момент было такое, каким бывает у молодых юнцов, сорвавших неожиданно у молодой и красивой девушки свой первый в жизни поцелуй: влюблённым и, соответственно, глупым.

После признания Костюшко они продолжили свой путь по аллее в молчании. Каждый думал о своём, но всякая прогулка рано или поздно заканчивается. Обогнув дом, они вернулись к входным воротам и вновь оказались в окружении гостей.

Когда поздно вечером все гости начали расходиться, при расставании Вашингтон ещё раз уточнил у Костюшко:

— Вы окончательно решили оставить службу в армии?

— Да, окончательно, — решительно ответил тот. — Наверно, я тоже, как и вы, устал от войны. Мне уже тридцать семь лет, а у меня ни жены, ни детей. Пора, чувствую, пора.

Вашингтон участливо и с каким-то сожалением посмотрел на полковника.

— А ведь вы могли бы сделать блестящую карьеру... — с надеждой ещё попытался что-то доказать Вашингтон, но передумал и подал руку для прощания.

— Значит, не судьба, — продолжил за него Костюшко, крепко пожимая протянутую руку.

После рукопожатия Вашингтон снял с пальца перстень общества Цинциннати и вручил его Костюшко.

— Это вам, — произнёс он. — Пусть этот перстень станет началом признания ваших заслуг перед Соединёнными Штатами. — Я надеюсь, что вы примете моё предложение стать одним из нас.

После расставания у каждого осталось чувство недоговорённости, какой-то неудовлетворённости от этой встречи. Вашингтон хотел открыто поговорить с Костюшко о своих дальнейших планах после отставки. При этом планировал предложить Костюшко свою поддержку и поддержку своих сторонников, если бы кандидатура Костюшко рассматривалась на место депутата Конгресса. А, может быть, и на должность командующего одной из армий Соединённых Штатов. Однако услышав, что Костюшко решил подать в отставку, Вашингтон увидел его лицо и сразу понял, что разговаривать о дальнейшей карьере с ним сейчас просто бесполезно.

Ночью на постоялом дворе Костюшко плохо спалось. Он долго не мог уснуть, то вспоминая проведённый вечер в доме Вашингтона, то рисуя в своём воображении будущую семейную жизнь с Мадлен. А когда его веки глубокой ночью плотными завесами всё-таки опустились на глаза, среди мелькающих картинок сна он увидел брата Иосифа, почему-то очень сердитого и грозившего ему указательным пальцем. Затем брата заменил Бенедикт Арнольд в форме простого солдата, стоящего по стойке «смирно» перед входом в дом Вашингтона. А перед самым пробуждением вдруг явилась Мадлен, на которой было надето красивое бальное платье белого цвета. Она грустно улыбалась и постепенно удалялась от него. Костюшко протягивал к ней руки, желая обнять, но она почему-то всё время ускользала от него. Когда же Тадеуш сумел схватить её в объятия, то увидел перед собой не Мадлен, а лицо Людовики.