Юрий Устин - Лабиринты свободы

Проснувшись от ударов стучащего в волнении сердца, Костюшко некоторое время сидел на кровати, вспоминая каждое мгновение своего сна. Сердце понемногу наладило привычное ритмичное движение, и Костюшко, умывшись по старой привычке холодной водой, окончательно пришёл в себя. Разбудив Томаша и быстро позавтракав яичницей, услужливо приготовленной хозяйкой постоялого двора, он со своим ординарцем уже через час скакал за пределами Филадельфии к месту расположения своего гарнизона.

Дорога домой всегда кажется короче, чем дорога из дома. Костюшко, счастливый и радостный от предстоящей встречи с Мадлен, возвращался в гарнизон, с нетерпением ожидая, когда вновь заключит её хрупкое тело в свои объятия.

Мадлен тоже с волнением ожидала его приезда. В душе она надеялась, что та единственная ночь, проведённая с Костюшко, была не просто кратковременной вспышкой чувств, а получит своё продолжение. Ведь в душе каждой женщины, находящейся в обществе, где преобладают в основном мужские особи, теплится надежда, что среди всех этих мужиков найдётся для неё один-единственный и на всю жизнь.

Костюшко не тянул время с объяснениями и по возвращении сразу предложил Мадлен переехать к нему «на постоянное место жительства». Мадлен, ещё не веря своему счастью, не раздумывала и в тот же день перевезла вещи в его дом. Но недолго молодые люди радовались своим чувствам и отдавались друг другу в неге и ласках. Томаш, исполняя роль почтальона и разлучника, ранним утром опять тихо постучал в двери дома своего командира и передал ему очередной пакет, но уже не от генерала Грина, а лично от Вашингтона. Вскрыв с утренним раздражением пакет, Костюшко поменял гнев на милость. Вашингтон приглашал его срочно в Филадельфию на процедуру присвоения ему генеральского звания, а такая новость не могла быть неприятной. Только Мадлен выглядела огорчённой: ведь их медовый месяц был прерван почти в самом начале и неизвестно ещё, на какое время.

— Ну что ты, что ты, — успокаивал Костюшко погрустневшую девушку, заметив в её глазах слёзы. — Я скоро вернусь. Сама понимаешь, генеральские звания мне не часто присваивают.

Девушка улыбнулась сквозь слёзы. Тадеуш не понимал, что чем больших высот он достигает в армии, тем дальше она, простая девушка, отдаляется от него. Мадлен было грустно от нехорошего предчувствия, но она взяла себя в руки, чтобы не огорчать будущего генерала. Она быстро собрала еду в дорогу для него и Томаша (к его большому удовольствию) и через час уже стояла на перекрёстке, наблюдая, как они удаляются, на горизонте превращаясь в две маленькие точки.

В отсутствие Костюшко Мадлен продолжала заниматься своей повседневной работой: она, как и все женщины, которые «кормились» при армии, готовила еду для солдат и офицеров, убирала, стирала бельё, выполняла всю ту чёрную работу, которую не могли и не должны были делать тысячи солдат. Зато эти же солдаты должны были в любую минуту быть готовы идти в бой на смерть, если им прикажут их командиры.

Осторожно, чтобы не свалиться с небольшого мостика в реку, Мадлен склонилась к воде и начала полоскать бельё, когда её окликнул знакомый голос:

— Здравствуй, Мадлен! Что-то ты в последнее время избегаешь встреч со мной?

Мадлен обернулась и с большой неохотой поздоровалась с сержантом Вэйном. Когда под Саратогой погиб её отец, она чувствовала, что осталась совсем одна на этом свете, без защиты и опоры, и в это время к ней «подкатил» этот сержант. Они встречались недолго, пару месяцев. Ещё тогда Мадлен поняла, что ни о каких серьёзных отношениях Вэйн даже и не помышлял. Ему надо было только одно — её тело, а на всё остальное ему было наплевать. Мадлен порвала с ним, но не потеряла надежду найти того единственного, с кем она бы могла создать семью и обосноваться в каком-нибудь штате на небольшом клочке земли. Но все её дальнейшие знакомства с мужчинами заканчивались так же, как и с Вэйном. Она уже почти потеряла надежду на личное счастье, когда вдруг произошла эта неожиданная встреча с Тадеушем у реки.

Вэйн подошёл поближе и присел на корчагу. Он внимательно наблюдал, как Мадлен полощет бельё, и, наконец, сказал:

— Говорят, что ты скоро покинешь форт? Это правда?

— А тебе какое дело? — Мадлен не переставала делать свою работу. Ей не нравился этот разговор, и она старалась быстрее закончить стирку.

— Да так, никакого... Только с кем ты собираешься уехать? Неужели с самим полковником? Ну конечно, сержантами ты уже брезгуешь.

Мадлен сложила бельё в корзинку и повернулась к Вэйну. Она посмотрела на него тем своим прямым и жёстким взглядом, который не каждый мог выдержать. Вэйн отвёл взгляд, но никуда не ушёл, а остался на месте.

— Что ты хочешь, Вэйн? Между нами давно всё кончено и возврата к прошлому не будет. Уйди с дороги, не мешай мне жить.

— Ты же знаешь, что мне от тебя нужно, — Вэйн поднял глаза и в упор посмотрел на Мадлен. — Тогда полковник никогда не узнает, какая ты шлюшка, и вы уедете вдвоём, куда захотите.

— Ну и сволочь же ты, — Мадлен хотела ударить этого мерзавца, но сдержалась.

«А ведь он, скотина, прав. Ведь все мы, кто при армии, вроде шлюшек, ищем себе мужиков среди солдат, надеемся, глупые, на что-то», — подумала Мадлен. Она отвернулась от Вэйна, поставила корзину с бельём на плечо и пошла в сторону форта.

Вэйн проводил её взглядом мартовского кота, но не пошёл вслед за ней, а двинулся в другую сторону, где его ожидала очередная подружка.

На следующий день Мадлен, собрав все свои скромные женские пожитки в одну дорожную сумку, навсегда закрыла двери дома, в котором так недолго чувствовала себя счастливой. Она пошла на север в сторону большого города, и больше её в расположении армии никто никогда не видел.

онгресс Соединённых Штатов, приняв во внимание личные рекомендации Вашингтона и участие Тадеуша Бонавентура Костюшко в борьбе за независимость американских колоний, наконец-то присвоил ему генеральское звание. Это был один из знаменательнейших дней в жизни бывшего франко-польского волонтёра, а ныне бригадного генерала Континентальной армии. В тот день 13 октября 1783 года он стоял перед общим собранием депутатов Конгресса Соединённых Штатов, а главнокомандующий Джордж Вашингтон прикрепил к его груди самый значительный орден страны, ставшей независимой. Орден Цинциннати имели лишь несколько граждан Соединённых Штатов, и вручался он только за самые высокие заслуги. Учитывая малочисленность носителей ордена, но великую его значимость, было учреждено Общество ордена Цинциннати. Вашингтон же стал его председателем и одним из первых достойных, кому этот орден был вручён.

Джордж Вашингтон сделал еле уловимое движение рукой, и адъютант внёс в овальный зал коробку с пистолетами и шпагу и передал ему свою драгоценную ношу. Главнокомандующий вытащил из ножен шпагу и указал Костюшко на надпись, выгравированную на клинке. Находясь в сильном волнении, Костюшко напряг зрение и смог прочитать: «Америка и Вашингтон своему другу Тадеушу Костюшко».