Юрий Устин - Лабиринты свободы

На следующий день генерал Костюшко занимался своими повседневными делами в штабе дивизии, когда часовой доложил, что к нему прибыл хорунжий Журовский и просит его принять. Костюшко напрягся, как перед дуэлью, застегнул мундир и приказал впустить хорунжего.

Журовский вошёл в комнату и, вытянувшись перед генералом, подал ему лист бумаги.

— Что это? — спросил хорунжего генерал Костюшко.

— Это прошение на перевод в другую дивизию, — чётко ответил хорунжий, не смотря в глаза своему командиру.

— Вот в чём дело... Вы твёрдо решили поменять место службы? — тихо спросил Костюшко, подойдя к нему вплотную. — Ваше решение связано со мной и вашей дочерью?

— Мне дочь вчера рассказала о вашем разговоре и вашем предложении. В связи с этим я прошу вашего разрешения на мой перевод в другое воеводство, — честно признался Журовский.

Тадеуш понял, что и на этот раз счастье не улыбнулось ему, опять прошло мимо.

— Хорунжий, скажите честно, вы считаете, что я не смогу сделать вашу дочь счастливой? — вспылил генерал. — Вас пугает мой возраст? Или есть другие причины вашего отказа выдать замуж за меня вашу дочь?

— Дочь у меня одна, и я хочу, чтобы она была счастлива. И дело не в вашем возрасте или положении, — быстро забормотал хорунжий, пытаясь как-то объяснить генералу своё решение в таком щепетильном вопросе. — Я хочу спасти репутацию Тэкли. И так всё воеводство только и обсуждает отношения американского генерала и моей дочери. А я не верю, что она будет счастлива с вами. Вот и всё, — закончил он свои объяснения, с волнением ожидая решения генерала.

— Если дело не в возрасте, то почему, хорунжий? — продолжал допытываться Костюшко.

— Вы человек не постоянный: сегодня здесь командуете, завтра в Америку уедете... Нет, такая жизнь не для неё, да и не для меня. Она у меня одна. Поймите и отпустите, прошу ради Христа.

«Ну вот и всё. Пусть уезжают. Насильно люб не будешь, — с горечью подумал Костюшко. Он уже принял решение. — А жаль, — вдруг ему в голову пришла шальная мысль, — у нас могли бы быть красивые дети».

Ещё больше расстроившись от этой мысли, Тадеуш охрипшим от волнения голосом произнёс:

— Хорошо, пусть будет по-вашему. Ступайте. Распоряжение о вашем переводе я сегодня же подпишу.

Хорунжий молча быстро вышел из комнаты, оставив на столе генерала своё прошение.

Костюшко в волнении, как раненый зверь в клетке, ещё некоторое время метался по ставшей вдруг очень маленькой комнате, потом вышел наружу и громко крикнул:

— Томаш! Коня мне! Быстро!

Легко вскочив на резвого жеребца, генерал поскакал в сторону реки. Резко осадив лошадь на берегу, он соскочил с её потной спины и широкими шагами подошёл к воде. Сбросив генеральский мундир, он стал плескать на пылающее лицо прохладную воду, пытаясь его остудить, а заодно и те мысли, которые словно в горячке носились и путались в голове.

рогуливаясь по финским укреплениям при Роченсальме, Суворов, будучи в хорошем настроении, заметил про себя: «Знатная получилась крепость. С одним взводом штурмом не взять!». Как всегда, Суворов делал свою оценку предполагаемого противника или тактику ведения штурма предполагаемого укрепления. После того, как под его командованием русская армия захватила турецкий «неприступный» Измаил, о Суворове заговорили по всей Европе. Однако в самой России будущий генералиссимус вдруг оказался в опале и был послан императрицей Екатериной II в Финляндию.

Суворов был человеком амбиций и настроения. Вот и сейчас, вспомнив, как его обошли с наградами и почестями после победы над турками, он расстроился. И было от чего: по прибытии в Санкт-Петербург с лаврами победителя турок и взятия Измаила он рассчитывал на получение долгожданного фельдмаршальского жезла. Но матушка-императрица почему-то встретила его холодно, не ласково, была молчалива с ним и неприветлива. Суворов догадывался, кто сему был причиной. Светлейший князь Потёмкин, который недолюбливал его за язвительный и независимый характер, дал Екатерине II свою характеристику амбициозному, хоть и талантливому полководцу. А иначе и быть не могло. Светлейший князь не мог простить Суворову его гордыню и слова, брошенные им в его сторону при их последней встрече.

После взятия «неприступной» турецкой крепости Суворов прибыл в ставку Потёмкина с докладом. Фаворит русской императрицы светлейший князь, человек, перед которым при встрече кланялись все придворные и иностранные послы в низком поклоне, лично вышел встречать Суворова.

— Виктория! — воскликнул светлейший, раскрывая свои огромные объятия. — И чем только могу я наградить вас за ваши бесценные заслуги, дорогой Александр Васильевич?

Однако лицо Суворова даже не дрогнуло в ответной улыбке. Гордо подняв свой острый подбородок, он с вызовом ответил:

— Ничем, князь. Кроме Бога и государыни, никто наградить меня не может.

Потёмкин остановился, как будто наткнулся на невидимую преграду. Мрачная тень легла на его лицо. Такой оплеухи он давно ни от кого не получал. Никто не посмел бы его так унизить и так ответить на его приветствие, тем более оно было искренним и доброжелательным. Князь ценил тех, кто творил благо для России, и умел щедро награждать таких людей. И вдруг такой плевок в его сторону.

Потёмкин круто развернулся и пошёл в свой кабинет. Суворову ничего не оставалось делать, как последовать за ним. Сев в кресло, Потёмкин молча уставился на Суворова. Победитель турок понял, что от него ждут рапорта, и сухо доложил о взятии Измаила и потерях с обеих сторон. Потёмкин ничего более не говорил, а только кивал головой. Всё. Суворов понял, что на этом аудиенция закончилась. Он отдал честь и вышел из кабинета.

Когда Потёмкин собрался в Санкт-Петербург для личного доклада императрице Екатерине II о победе и обсуждения условий мирного договора с турками, он вызвал к себе Репнина.

— Завтра я возвращаюсь в Петербург, — сообщил он. — Мне надо кого-то оставить вместо себя возглавить армию: тебя или Суворова. Что ты думаешь на этот счёт? Как мне поступить?

— Если назначить Суворова, то он либо пойдёт брать Константинополь, либо погубит армию.

— Я тоже так считаю, — подвёл итог такому «совещанию» князь и отпустил Репнина.

После этого случая по рекомендации князя Потёмкина русская императрица Екатерина II держала Суворова в резерве. «Суворов надобен для большего», — посоветовал он ей незадолго до своей смерти, а Екатерина II уважала своего бывшего фаворита, доверяла ему во всём и почти всегда делала так, как он советовал.

Наконец, на одном из приёмов, где присутствовал Суворов, она подозвала его к себе и повелела:

— Я решила послать вас, Александр Васильевич, в Финляндию. Осмотрите там границы и предоставьте план их укрепления.