Альфред Аменда - Аппассионата. Бетховен

— Вы пройдоха, Цмескаль. — Бетховен грустно улыбнулся, — но человек очень славный.

— Как вам угодно, ваше превосходительство, но знайте, что к этому пройдохе вы можете приходить хоть каждое утро. — Цмескаль вытащил из коробки несколько гусиных перьев. — Их хватит вам на десять симфоний. В остальном же я полагаю, что доктор Шмид поступил глупо, ограничив ваш круг общения. Вы — человек, Бетховен, а человек, как никакое другое живое существо на свете, нуждается в общении с себе подобными.

Он немного проводил Цмескаля, а потом обессиленно рухнул на траву на опушке рощи. Согретая солнцем земля источала тёплый пряный аромат, и на душе стало спокойно. Веки сомкнулись, он лежал в полудрёме и вспоминал свои детские игры.

Он вновь превратился в Гулливера, попавшего в страну лилипутов, в глазах которых травинки выглядели мощными стволами деревьев, а снующие вокруг муравьи и крошечные жучки — огромными чудовищами.

— Ти-ти-ти!..

Прямо на ветку уселась иволга. Звуки её пения были удивительно приятны, и одновременно в них звучал какой-то вызов. На фоне пламенеющего заката Бетховен даже воспринял пение птицы как своего рода серенаду.

— Ти-ти-ти!..

Бетховен осторожно взял свой альбом. Нет, эти звуки он непременно должен выразить в нотах. В его собрании они пока отсутствовали, хотя Бетховен записывал нотами даже шум крыльев перепела и журчание ручья. Возможно, всё это пригодится ему для написания симфонии, хотя сама идея была ещё более расплывчатой, неопределённой и смутной, чем медленно поднимающиеся над лугами клубы тумана. Вторая симфония была уже готова, и он уже думал о следующей, с гордым названием «Героическая».

— Ти-ти-ти! Ти-ти-ти-таа!..

Ну хорошо, он записал эти звуки, собрав, если так можно выразиться, последний урожай. Ибо в этом году птичьи голоса замолкнут и, вполне возможно, — тут лицо его помрачнело — к началу нового он уже ничего не будет слышать.

— Ти-ти-ти-тааа!.. Ти-ти-ти-та!

Иволга пела в тональности до мажор. Поразительно. Если бы ещё удалось превратить её в тональность до минор, он воспринял бы происходящее как знак судьбы, от которой ещё никому не удавалось уйти. Но иволга по-прежнему продолжала насвистывать:

— Ти-ти-та! Ти-ти-ти-таа!..

Ну хорошо, дружок, ты убедил меня. Значит, выбираем до мажор. Точно до мажор.

Этот чёртов Цмескаль, конечно, славный малый, но он разбередил рану, сказав правду.

Он, Бетховен, действительно нуждается в общении. Он готов быть доброжелательным ко всем и взамен хотел бы только такого же отношения к себе. Роль отшельника ему совершенно не подходит. Одиночество приносит ему только новые страдания...

Так, может быть, вернуться в Вену? Нет. Слишком быстрая смена обстановки пользы не принесёт. Уж лучше навестить выехавших за город друзей.

Решено, завтра он отправится к ним!

Однако это «завтра» никак не наступало, ибо каждое утро он постоянно уходил с головой в работу.

Однажды вечером он вышел из дома, собираясь отправиться на прогулку. Внезапно он замер в глубоком раздумье.

Мальчик по имени Франц Грильпарцер [55] Грильпарцер Франц (1791—1872) — австрийский писатель, драматург, в произведениях которого романтические тенденции сочетались с традициями веймарского классицизма. , живший с Бетховеном в одном коридоре, испуганно наблюдал за ним из воротной ниши.

— Франц...

— Да, господин ван Бетховен?

— Как у нас дела, Франц? — Он горько усмехнулся. — Опять небось сочинил что-нибудь?

— Нет, господин ван Бетховен.

— Можешь утешить себя тем, что у меня пока тоже ничего не получается. Спокойного тебе сна, Франц. Мне же предстоит долгая дорога. До Вены путь не близок.

— Как, вы хотите прямо ночью отправиться в Вену?

Вместо ответа Бетховен махнул на прощанье рукой. Вскоре он вышел на просёлочную дорогу и словно растворился в сгущавшихся сумерках.

Минула полночь, когда он, наконец, с нетерпением дёрнул за шнур колокольчика. Немного подождав, он, словно нетерпеливый студент, принялся выбивать тростью искры из булыжной мостовой.

Наконец дверь открылась. Правой рукой доктор Шмид кое-как запахнул халат, а левой поднёс светильник к лицу незваного гостя.

— Это вы, Бетховен?

Тот ловко крутанул трость и подчёркнуто вежливо снял шляпу.

— Примите уверения в совершеннейшем моём почтении к вашим знаниям, доктор. На этот раз вы поставили превосходный диагноз.

— Что-нибудь случилось?

— Да нет, я просто пришёл к вам с прощальным визитом, ибо я совершенно здоров. Остаётся лишь рассчитаться с вами. За ночной визит, естественно, полагается повышенная плата.

Он прошёл в кабинет. Доктор Шмид проследовал за ним, качая головой.

— Вы сегодня такой...

— Какой? Слишком развязный?

— Если так можно выразиться... С кем вы общались? С этим полоумным бароном фон Цмескалем?

— Отнюдь. — Бетховен сел в кресло с высокой спинкой, с наслаждением вытянул ноги и принялся постукивать по ним тростью. — Нет, думать по-иному меня побудил некий юный поэт.

— Кто?..

— Его зовут Франц Грильпарцер.

— Такого не знаю. — Врач осторожно поправил пенсне. — Даже никогда не слышал о нём.

— Это не имеет значения. — Бетховен небрежно махнул рукой, — но, уверяю вас, вы ещё услышите. Благодаря ему у меня в голове созрел грандиозный замысел, не знаю, право, хватит ли таланта превратить его в музыкальное произведение. Ну ладно, не будем отвлекаться от темы. Итак, доктор, я часто ругал и проклинал вас, но сейчас вы видите перед собой раскаявшегося грешника, чистосердечно заявляющего: я здоров. Какими бы абсурдными ни казались ваши методы лечения, они дали хороший результат.

— Вот видите! Я всегда это говорил, но вас же не переубедишь. Вы оказались самым сложным из всех моих пациентов.

— Должен признаться, что по части веры в медицину я был просто неисправимым язычником.

— Теперь вы, надеюсь, исправились?

— Полностью.

— Это радостное событие стоило мне испорченного сна, — весело улыбнулся врач. — Я действительно достаточно часто и весьма основательно обследовал ваши уши и лишь в целях профилактики и для вашего собственного успокоения рекомендовал капать в них миндальное масло и принимать ванны в сидячем положении.

— Вот именно, Шмид, это главное. — Бетховен выбросил вперёд указательный палец. — Похоже, существует прямая связь между задней частью тела и слуховым органом, так сказать, между южным и северным полюсами.

— Перестаньте издеваться надомной. Вы не только невежда во всём, что касается медицины, вы ещё и истерик. Помните, что я вам уже давно сказал: хотя кое-какие болезненные явления имеют место, нет никаких поводов для серьёзного беспокойства.

— Но вообще вы обращались со мной как-то уж очень осторожно. — Бетховен набрал в грудь побольше воздуха, — ходили вокруг да около, словно кошка, а я — миска с горячей кашей. Но ведь я всё-таки не самый глупый человек на свете. Скажите прямо, если я вдруг перестану слышать стрекотание кузнечиков, это значит?..