Альфред Аменда - Аппассионата. Бетховен

— Допускается. Запишите в протокол имя господина редактора Бернарда. Переходим к рассмотрению дела. Первым просил дать ему слово господин Гочевар. Вы ведь родственник госпожи ван Бетховен?

— Смотря что понимать под этим словом. — Гочевар повёл широкими плечами. — Моя мать — сводная сестра матери госпожи ван Бетховен.

— Ах, вот как. Прошу вас, господин Гочевар.

— Высокий суд по делам дворянского сословия...

— Почему вы так это подчёркиваете? Вы имеете какое-то отношение к поданному в суд прошению?

— Какому прошению, ваша честь?

— Продолжайте.

— Конфликт, возникший из-за подопечного Карла ван Бетховена, я, ваша честь, в своём стремлении к подлинной объективности подробнейшим образом описал и чуть позже представлю свои записи со всеми необходимыми приложениями в распоряжение высокого суда. Поэтому в своей речи я намерен ограничиться лишь изложением сути дела и потому...

Бетховен не сводил глаз с губ Бернарда, которые, к его удивлению, были плотно сжаты.

— Высокий суд! У господина ван Бетховена, по моим сведениям, было три брата. Ни в коем случае не желая принизить их выдающиеся качества, тем не менее должен отметить, что все трое отличались некоторыми странностями. Не представлял собой исключения и покойный Карл ван Бетховен. Столь откровенное высказывание никак не может ущемить честь господ Бетховенов, оно неопровержимо доказывается тем, что в своих поступках они далеко не всегда руководствовались разумом и зачастую впадали в крайности. Господа Людвиг и Карл ван Бетховены, несмотря на связывавшие их братские узы, скорее относились друг к другу достаточно плохо, и господин Карл ван Бетховен менял своё отношение к господину Людвигу ван Бетховену лишь в тех случаях, когда ему требовались деньги. Да, высокий суд, и в связи с этим я смею утверждать, что мальчик Карл ван Бетховен являлся для обоих братьев своего рода товаром.

Бернард вскинул руку, но председатель суда жестом остановил его.

— Госпожа ван Бетховен в своём прошении подчёркивает, что господин Людвиг ван Бетховен сумел убедить Главное ведомство по делам опеки предоставить это право исключительно ему. Я не призываю вас, высокий суд, принимать во внимание материнские чувства, хотя, безусловно, с госпожой Иоганной ван Бетховен поступили весьма жестоко. Нет, я также не собираюсь оспаривать то обстоятельство, что господин Людвиг ван Бетховен был довольно добр к мальчику. Однако из-за присущих ему, как уже было сказано ранее, некоторых странностей и физического недостатка он не мог уделять воспитанию мальчика должного внимания, что не могло не отразиться на его поведении. Об этом свидетельствует приведённое в деле высказывание господина патера Фрёлиха из Мёдлинга.

— Позволю себе заметить, высокий суд, — как бы вскользь с поклоном обронил Бернард, — что к делу приобщено заявление просителя Людвига ван Бетховена, опровергающее оценку господина патера.

— Нам это известно, — важно кивнул судья. — Мы слушаем вас, господин Гочевар.

— Уже было сказано, что воспитание мальчика как в физическом, так и в духовном отношении оставляло желать лучшего. Вместо носового платка он зачастую пользовался промокательной бумагой, а так как господин Людвиг ван Бетховен холост, похоже, никто не заботился о чистоте белья и правильности осанки его подопечного. О религии мальчик получает совершенно превратные представления, в пансионе абсолютно не занимался Законом Божьим, высказывает дерзкие мысли относительно свободы и независимости и в будущем явно способен заняться антигосударственной деятельностью. Именно поэтому мы просим высокий суд или заставить господина Людвига ван Бетховена полностью отказаться от своих прав на опекунство, или, по крайней мере, побудить его разделить эти обязанности с матерью несчастного мальчика.

Гочевар передал судьям свои записи, поскрёб свой крючковатый нос, который Бетховен сразу же окрестил клювом стервятника, и нарочито скромно отошёл назад. Председатель суда тут же обратился к противоположной стороне:

— Теперь, господин Бернард, я вынужден прибегнуть к вашим услугам. Спросите у господина Людвига ван Бетховена, каким образом его подопечный ускользнул из-под его опеки?

Губы Бернарда плавно задвигались, и Бетховен сразу же ответил:

— Не знаю. Во всяком случае, он сбежал к своей матери.

— И какие же причины побудили его к этому поступку?

— Вероятно, страх перед наказанием. Он грубо обругал посыльного и кое-что украл у меня.

— Деньги?

— Да, ваша честь, деньги, на которые он купил себе сладости.

— Он снова в пансионе?

— После сурового наказания.

— Бернард, что спросил господин судья?

— Сурово ли вы наказали его?

— Я, — улыбка на лице Бетховена уже сама по себе была достаточно красноречивым ответом. — У мальчика хорошие задатки, и я хочу развить их. Сейчас его обучают игре на фортепьяно, французскому языку и рисованию. Таким образом, Карл всегда под надзором, и всё же я хотел бы отдать его в пансион, может быть, в прославленный Мёлькер или в Терезианум.

— В Терезианум принимают только выходцев из благородных семей. — Судья тяжело откинулся на высокую резную спинку стула. — И посему я хотел бы сразу же выяснить: есть ли у вас дворянский титул, господин ван Бетховен?

— Я не понял, Бернард. — Бетховен, как обычно в таких случаях, приложил ладонь к уху.

На лице редактора появилось суровое выражение, кожа на лбу собралась в мелкие складки.

— Высокий суд желает знать, есть ли у вас дворянский титул.

— Только потому, что меня зовут ван Бетховен? Но в Голландии так называют не только дворян.

— Следовательно, вы не дворянского происхождения, господин ван Бетховен. — Председатель суда произнёс эти слова так громко и резко, что Бетховен понял их без переводчика.

Председатель суда взглянул на заседателей и после их подтверждающих кивков отложил бумаги в сторону.

— Я закрываю заседание. Приговор Чрезвычайного суда высшей инстанции будет передан ответчику.

Они с шумом отодвинули стулья и вместе с господином Гочеваром, на лице которого застыла загадочная улыбка, покинули зал.

— Что случилось, Бернард?

— Анонимное письмо, господин ван Бетховен. Я узнал о нём через свои источники.

— Гочевар?

— Вполне возможно.

— И что теперь? Магистрат? Судебная инстанция для всякого сброда? Неужели они отправят меня туда? Почему вы пожимаете плечами, Бернард?

В этом безумном, едва не канувшем в Лету мире лицами благородного происхождения считались лишь те, кто носил дворянский титул с рождения или был пожалован им каким-нибудь государем.

Для него же действовала совершенно иная табель о рангах, он считал лицами благородного звания тех, кто соответствовал этому по своим духовным и моральным качествам.