Борис Павленок - Преданный и проданный

— Видели? А теперь. — Он кинул палку и приказал: — Нох айн маль! — Собачка перебирала лапками и недоумённо поглядывала на хозяина: чего он хочет? — А? Видите? Эти русские собаки не хотят понимать немецкий язык, не хотят учиться! — Пётр взмахнул арапником, Екатерина, пытаясь поднять с полу пёсика, получила удар по руке.

— Вы изверг! — крикнула Екатерина и, адресуясь сама к себе, сказала: — Ещё одна идиотская затея.

— Я не хотел по руке... Пардон, ваше высочество.

Екатерина гладила дрожащую собачку, прижав к груди, а та, прильнув к ней, норовила лизнуть в ухо, щёку, нос.

— О майн гот, какая нежность!.. Как зовут этого пёсика?

— Сутерленд, — рассмеялся Пётр. — Господин Сутерленд.

— Но Сутерленд — придворный банкир.

— Он подарил мне пса, вот и зову его Сутерлендом. Паршивый, непокорный Сутерленд, чёрт с ним, пусть будет ваш. — Его императорское высочество поднял палку. — Вурм, ком цу мир. Вурм! Проклятые собаки не хотят знать по-немецки! Вурм!

Екатерина ждала, когда подведут коня. Одета была в простое — сарафаном — платье любимого ею белого цвета, поверх лёгкий кафтанец, расшитый и отороченный золотым шнуром. Кокетливая маленькая шапочка прикрывала верх простой причёски. Словом, была великая княгиня свежа и хороша.

Мальчишка-паж, стоявший чуть сзади, держал ягдташ, верный слуга Василий Шкурин нёс сумку с огневым припасом и два ружья. Кутаясь в шаль, истуканом стояла на пороге Чоглокова.

Наконец конюхи подвели осёдланных коней — белую кобылу, изящную, тонконогую, с умными карими глазами, и гнедого жеребца, высокого, с узкой породистой мордой и чёрной гривой.

— Подержи, — передал Шкурин ружья пажу, а сам подошёл к кобылке и встал на колено. — Извольте, ваша светлость Екатерина Алексеевна. — Он бережно принял ногу великой княгини и глянул с обожанием снизу вверх: — Она!

Екатерина легко вскочила в седло, устроилась по-казачьи, цепко охватив ногами бока лошади и подав чуть назад стремена. Шкурин лихо прыгнул в седло, не касаясь стремени, крикнул:

— Давай ружья!

Мальчишка подал ружья, подошёл к своей лошадке, которую подвёл конюх.

Екатерина, взгорячив кобылу, тронула ходкой рысью и помчалась по дороге, нимало не заботясь о спутниках. Шкурин затрусил не спеша, его догнал паж.

— Василий Иванович, куда мы нынче — на тетеревей или утей?

— Не угадал, — усмехнулся Шкурин. Паж удивлённо посмотрел на него. Василий Иванович пояснил: — На куличков. У них сейчас самые игрища. Как встанет солнышко, так и зачнут.

Уже скрылись всадники, а Чоглокова всё стояла на крыльце. Из-за угла на караковом жеребчике вывернулся сияющий Сергей Салтыков.

— Куда? — осторожно спросил он.

— На Куликову поляну.

— Спасибо! — Он рванул с места, бросив Чоглоковой молнией сверкнувшее ожерелье.

Ловко поймав сокровище, она перекрестила вслед:

— С Богом!

Екатерина и не заметила, на каком повороте дороги к ней пристроился неожиданный спутник. Увидела лишь, когда он пустил своего коня вперёд. Она вздрогнула, обнаружив у своего колена конскую морду с шалым глазом. Салтыков гикнул, дал шпоры и пустил своего жеребца вперёд. Кобылка послушно двинулась следом. Напрасно Екатерина натягивала поводья, пытаясь сдержать её, отвернуть в сторону. Миновав заросли кустарника, они на бешеном скаку влетели в берёзовую рощу, промчались мимо одиноко стоящих деревьев, пересекли поляну. Сергей помалу начал сдерживать коня и, наконец поравнявшись, поехал рядом с Екатериной. Она, возбуждённая скачкой и разгневанная дерзким налётом, крикнула:

— Граф, что это значит?

— Похищение! — крикнул он в ответ, рассмеявшись, и остановил коня.

Послушно, бок о бок, стала и кобыла, привыкшая, видимо, к строю.

— Вы не уважаете меня, — заявила Екатерина.

— Я вас люблю больше, чем жизнь.

— Тогда убейте себя, — насмешливо предложила она.

— Не могу... Но готов погибнуть от вашей руки. — Он достал из седельной сумки пистолет. — Возьмите.

— И возьму. — Она упрямо тряхнула волосами. — Имейте в виду: я дочь фельдмаршала и стреляю без промаха. — Она перекинула ногу через шею коня, сев амазонкой.

— Тем лучше для меня. — Сергей настойчиво предлагал пистолет, держа его за ствол.

— Не верите? — Она взяла оружие. — Видите сойку?

— Где?

— Вон. — И она выстрелила прямо над головой Салтыкова.

Птица камнем шлёпнулась наземь в двух шагах от каракового жеребчика. Салтыков одним движением слетел с седла, охватил руками её колени.

— Я вами восхищен!

Екатерина ещё делала вид, что сопротивляется:

— Граф, этот переходит всякие границы...

— Любовь безрассудна. — У него на всё был готов ответ в лучших традициях нежной игры.

— Скольких вы обольстили?

— Я любил и люблю вас все эти годы. Какая мука — быть подле и видеть, что вы принадлежите другому. — Салтыков прижался щекой к её ноге.

Екатерина вдруг почувствовала, как судорогой свело живот.

— О, если б так, — отозвалась она, и слёзы покатились нежданно-негаданно, голос сорвался.

— Вы плачете, Екатерина Алексеевна! — взволнованно воскликнул Салтыков. — Ради Бога, ради всех святых...

В этот момент кобылка резко рванулась вперёд, и Екатерина, потеряв равновесие, оказалась на руках Сергея. Чтобы удержаться, она закинула руку с пистолетом за шею мужчины, и он вдруг прижался губами к её губам. Пистолет, глухо стукнув, упал в траву. Сергей понёс Екатерину на поросшую цветами лужайку, бережно опустил на траву. Она оттолкнула его и засмеялась:

— Экий вы неловкий, прямо на корягу...

Он снова подхватил её на руки и — теперь уже совершенно счастливый — припал к её губам.

...Раскинувшись на ароматной траве, Екатерина смотрела в звенящее птичьими голосами небо и слушала слова любви и биение собственного сердца и ловила каждое ощущение своего вновь рождающегося тела. Она почувствовала вдруг такую лёгкость и свободу, которую ещё никогда не ощущала. Ласковые губы и руки Сергея отвели и сиюминутную боль прощания с женской неполноценностью, и боль сердца, измученного годами ожидания мужской ласки... И светила надежда на рождение наследника, который бы утвердил её право на российский трон. Она не просто отдавалась, а выполняла державную задачу. Удовольствия пришли потом.

Она подъехала, а точнее сказать — подкралась к шалашу без шума: охота любит тишину. Знакомой тропкой пробралась сквозь поросль тальника, шмыгнула внутрь, где уже примостились, замерев, Шкурин и паж.

— В самую пору, — шепнул Шкурин. — Глянь, петушатся, зараз учнут бой...

Петушки-турухтаны начали схватку. Екатерина залюбовалась поединком, осторожным и яростным, расчётливым и беспощадным. Теперь для каждого из бойцов не существовало в этом мире ничего, кроме соперника и той, ради которой он готов был умереть.