Александр Красницкий - В пасти Дракона

Да, Кан-Ю-Вей был великий патриот, но в то же время он был кабинетный философ. Он и в самом деле воображал, что реформы можно провести в жизнь народа одним росчерком пера. Он в своём увлечении воображал, что и в самом деле власть «сына Неба» так велика, что достаточно одного его слова, чтобы произвести коренной переворот. Консерватизм масс он не принимал во внимание, не принимал в расчёт и того, что у масс есть свои кумиры — более близкие, чем недоступный «сын Неба», которого никто не знал, никто никогда не видел, который был мифом, фикцией, всем, чем угодно, но только не существом, которое могло бы стоять близко к простым людям из плоти и крови...

Да, Кан-Ю-Вей, живший на благо своей Родимы, только и мечтавший о счастье своей страны и своего народа, проиграл дело, лишь только столкнулся с жизнью. Императрица Тце-Хси и принц Туан, кумиры толпы, победили, Кан-Ю-Вей только бегством спас свою жизнь, а все его сторонники погибли под секирами палачей.

А он, всесильный «сын Неба», неужели же он не мог вступиться за них, за дело, которое через них стало и ему дорого?

Нет, нет, нет!

Теперь, когда прошло более двух лет, он весь трепещет, вспоминая взгляд правившей его именем женщины, с которым она поднесла ему бумагу для подписи, заключавшую в себе его отречение от всех прав...

Ужасный взгляд! Кровь «сына Неба» похолодела в жилах под этим взглядом... он прочёл в нём свой смертный приговор.

А жизнь его только ещё начиналась, он так был молод, смерть казалась ему чем-то страшным, не избавлением от жизни, которая для него была тяжелее смерти, а ужасом, необъяснимым ужасом...

За всесильной женщиной стояли холодные, безучастные исполнители её воли, готовые по одному её знаку на всякое преступление. «Сын Неба» понял, что они недаром явились сюда — в эти священные для всего Китая покои.

Он понял, и бумага была подписана...

Ах эта женщина, ах эта всемогущая Тце-Хси!.. Она — злой демон Китая, она — виновница всех его бед.

Вот и теперь, второй раз уже при ней и из-за неё, Китай переживает ужасы чужеземного нашествия... Вот и теперь гремят эти пушки, трещат эти ружья — это иностранцы — «сын Неба» хорошо знает — подступили к тысячелетней столице и громят её твердыни...

Отчего нет здесь Кан-Ю-Вея? Добрый старик всегда говорил, что европейцы — это носители великого добра, великой любви к ближнему, света, правды, милосердия.

Скорее бы, скорее бы они приходили сюда, освободили бы его из этой тюрьмы, раззолоченной, но всё-таки тюрьмы...

О, «сын Неба» уверен, они идут сюда, чтобы принести счастье его народу. Он не хочет верить Туану, который постоянно говорит, что появление европейцев для всякой иноземной страны хуже, чем самое ужасное бедствие: чума, голод, наводнение, что эти люди несут с собой не любовь братскую, а поругание самых лучших чувств, что везде, где бы они ни появились, гибнут народы, потому что для них на свете нет ничего святого, ничего достойного уважения...

Лжец, фанатик, изувер этот Туан! Что же из того, что он жил среди образованнейшего народа Европы и по его отзывам пригляделся к этим людям. Ничего, кроме добра, справедливости, милости, нельзя ждать от них. Придут они — и для Китая настанут золотые времена.

И загорается радостной надеждой взор этого несчастного «сына Неба»...

Вдруг позади него раздался шум торопливых шагов. Кто-то... бежал в заповедные для всего Китая покои.

«Сын Неба» словно узнал эти шаги. В явном ужасе он вскочил с табурета и быстро обернулся.

На пороге стояла очень пожилая женщина с набелённым лицом и сильно нарумяненными щеками и накрашенными бровями. Её роскошное одеяние было в беспорядке, длинные поседевшие волосы прядями висели на покрытом потом лице.

Это была женщина, которая всегда вызывала ужас в «сыне Неба», — императрица-регентша Тце-Хси.

Она была одна.

— Сын мой! — воскликнула она; голос её заметно дрожал. — Ты видишь, я пришла, и вот... вот...

С этими словами она протянула задрожавшему всем телом юноше тонкую золотую пластинку.

Другая такая же осталась у неё в руках.

— Разве настало время? — упавшим голосом спросил «сын Неба».

— Да! Иноземцы вступили уже в священный город...

— И нет никакой надежды?..

— Нет! Погибли неё наши вожди, на которых мы могли надеяться... Погибли Нэ, Юн-Лу, Ли-Пи-Ченг... Они не перенесли поражения... Наш план не удался. Русские, против которых восстанавливали нас иностранцы, пошли во главе их. Они победили нас, и Китай погиб... Время настало. Лучше умереть «сыном Неба», чем жить презренным рабом иностранцев. Будь мужественен, сын мой!..

Неожиданный порыв овладел молодым человеком:

— Но я не хочу умирать! Я должен жить и буду жить... Иностранцы — не варвары. Они идут, неся добро моему народу. В его бедах виновны вы и только вы со своими приверженцами. Я хочу жить, чтобы исправить всё зло, какое причинено вами... Нет, никогда, время не пришло.

— Теперь поздно рассуждать, — холодно сказала Тце-Хси. — Ты умрёшь, хотя бы для этого мне пришлось задушить тебя своими руками, умрёшь сперва ты, потом я умру! Так должно быть, так и будет...

Она с угрожающим видом сделала шаг вперёд и снова протянула «сыну Неба» роковую пластинку.

— Не заставляй меня прибегать к силе! — грозно произнесла императрица, вся дрожавшая от гнева. — Это легко... Приложи золото ко рту и втяни в себя... Несколько мгновений — и всё будет кончено, ты умрёшь благородной смертью.

Тце-Хси всё наступала, а «сын Неба» отодвигался всё дальше с вытянутыми вперёд руками.

Грозная, непреклонная дотоле воля столкнулась с слабой, и несомненно, что в этой неравной борьбе победа осталась бы за Тце-Хси, но как раз в последний момент, когда разгневанная императрица готова была кинуться на свою жертву, в покой вбежали двое людей.

Это были Кан-Ий и принц Туан, главные виновники движения против европейцев. За ними следовал престарелый Ван-Вен-Чао, бывший печилийский вице-король, и Синь-Хо, как всегда бесстрастный.

— Тце-Хси! вскричал Туан. — Что это значит?

— Помогите мне! — прохрипела регентша. — Он должен умереть!

— Ты хочешь лишить нас последней надежды! — воскликнули Туан и Кан-Ий. — Нет, нет! Мы не допустим ни тебя, ни его до смерти.

— Всё погибло! — воскликнула Тце-Хси.

— Ничего не погибло ещё...

— Пекин — не вся страна Неба... Погибнет всё, если он умрёт... Пока же он жив, мы не побеждены. Слышишь, Тце-Хси: не побеждены! Весь наш народ восстанет за него, а иначе... иначе... Или ты не знаешь, что Минги не всё ещё исчезли, что у них есть приверженцы... Нет, не думай о смерти, а думай о жизни... Спасение всего нашего дела в нашем бегстве... Бежим, Тце-Хси! Бежим! Повозка ждёт нас... Куанг-Сю! Не вздумай противиться... Идём скорее, идём, если только вы любите свою страну!..