Александр Красницкий - В пасти Дракона

Но пока их жертвами являлись только китайцы. Русско-американский отряд прошёл среди масс рассвирепевшего народа и возвратился обратно, не потеряв ни одного человека.

Мало того, русские привели с собой около десятка разбойников, которых удалось захватить на месте преступления... Их товарищи даже и попытки не сделали их отбить.

— Запереть этих негодяев в конюшню! — последовал приказ. — Если они попытаются бежать, стрелять по ним!

Моряки с большим усердием следовали приказанию. Захваченные боксёры были крепко связаны и заперты в конюшне русского посольства.

Пример русских удальцов подействовал. Видя, что они возвратились целыми и невредимыми, сейчас же расхрабрились немцы и даже увлекли за собой англичан. Составился англо-германский отряд, который со всеми мерами предосторожности пошёл в восточную часть Пекина, где ещё накануне всё уже было выжжено и уничтожено боксёрами и где, пожалуй, их уже и не было. Ходили и вернулись с успехом, привели с собой ещё несколько сот Китайцев-протестантов, но никого из боксёров захватить не смогли.

В Посольской улице были и дома китайцев. Едва только начались беспорядки, как все они ушли, оставив свои жилища на произвол судьбы. Спасённых несчастных расселили частью в этих брошенных домиках, частью во дворце князя Су-Цин-Вана, тоже оставленного хозяином.

Смелое появление русских матросов среди бушующей массы произвело и на боксёров, и на примкнувший к ним сброд впечатление. Целый день в Пекине царила тишина, но едва только стемнело, опять запылали пожары всё в той же восточной части китайского города. Китайцы поджигали последние оставшиеся целыми жилища христиан, христианские храмы, часовни. Они не пощадили ни американских больниц, ни школ — всё предавалось пламени, всё разрушалось до основания, словно в этом были причины китайских бедствий.

Но пока боксёры ограничивались только истреблением своих земляков и уничтожением построек. Никто из европейцев ещё не пострадал.

Это был тот самый день, в ночь после которого был взят русскими удальцами Таку...

ань-Цзы, остановленный Раулинссоном и Миллером, спешил к старикам Кочеровым, и только врождённое чувство деликатности заставило его вступить в разговор, принявший столь неприятный для китайского патриота характер. Чувствуя, что самообладание покидает его, молодой китаец поспешил уйти, жался, что не сделал этого ранее.

«Как они рассуждают! — с грустью думал он, идя вперёд по улице. — И так, как рассуждает этот, рассуждают все они... Какая напыщенность, какая самоуверенность! Только они — люди; только они имеют право жить и наслаждаться жизнью... А все остальные живут единственно для того, чтобы служить им и работать на них... И это — люди, осмелившиеся хвастаться своей культурой, называть свой народ величайшим народом мира!»

Невольно в сердце Вань-Цзы зарождалось озлобление против европейцев. Он начинал думать, что его соотечественники правы, поднимая народ против европейцев.

«Но отчего же русские не таковы? — пришло новое соображение. — Я знаю многих из них. Есть и между ними плохие люди. Но даже в негоднейшем русском я никогда не замечал такого презрения к другим, какое я вижу среди англичан, немцев и даже французов. Высокомерное презрение! Неужели же они не понимают, что этим они же сами роняют своё человеческое достоинство?»

Негодование так и кипело в сердце бедного Вань-Цзы, когда он думал о разговоре с Раулинссоном.

Домик Кочеровых был уже виден, когда задумавшемуся молодому человеку кто-то преградил дорогу.

Вань-Цзы так был погружен в свои думы, что даже не обратил на эту встречу внимания и хотел уже обойти встречного, но тот сам остановил его, протягивая вперёд руку.

Теперь молодой китаец быстро пришёл в себя и поднял голову.

— Синь-Хо! Ты! — воскликнул он.

Перед ним стоял тот, кого среди боксёров величали сыном Дракона.

— Да, это я, Вань-Цзы! Ты не ошибся! — отвечал Синь-Хо.

Лицо его не было сейчас так мрачно, как всегда. Напротив того, он даже улыбнулся.

— Я вижу, что ты узнал меня, и очень рад этому! — говорил он. — Обыкновенно меня стараются не узнавать...

— Но что тебе нужно от меня? Как ты очутился здесь?

Синь-Хо улыбнулся презрительно.

— Отчего же мне не быть здесь? Разве эта земля, на которой мы стоим, не принадлежит китайскому народу? Разве дети этого народа лишены уже права ступать по родной земле?

— Но опасность!

Синь-Хо пожал плечами.

— Я не боюсь ничего. Притом здесь меня никто не знает. Не случайно же я имею пропуск... Видишь, он выдан в английском посольстве...

— Как ты приобрёл его?

— Как? Чего нельзя приобрести за золото, звон которого так ласкает слух каждого европейца?.. Но это всё неважно. Я пришёл за тобой, Вань-Цзы!

— За мной? — в голосе молодого китайца послышался страх.

— Да, за тобой. Почему тебя это пугает? Или изумляет?.. Или и ты уже изменил своей Родине и переметнулся на сторону её врагов?

— Нет, я верен по-прежнему...

— Это хорошо. Я знаю, что ты говоришь правду и скорее согласен умереть, чем сказать ложь... Ты видишь, что я тебе верю, и даже твои частые посещения этого проклятого места не поколебали моего доверия.

— Что же тебе нужно от меня, Синь-Хо?

— Я послан призвать тебя к делу.

Вань-Цзы вздрогнул.

— Не бойся! — заметил это Синь-Хо. — Дело тебе будет дано по твоим силам. Величайший из патриотов князь Туан по-прежнему милостив к тебе. Он зовёт тебя, и ты должен повиноваться.

— Я приду... Когда мне велено явиться?

— Завтра перед закатом солнца. Туан будет ожидать тебя. Ты знаешь свою участь, если ослушаешься. Теперь прощай!

Синь-Хо повернулся, чтобы уходить, но в это мгновение внезапная мысль осенила Вань-Цзы.

— Синь-Хо! — воскликнул он голосом, в котором слышалась мольба.

Тот остановился и исподлобья взглянул на Вань-Цзы.

— Что тебе?

— Ты могущественный человек, Синь-Хо! — спеша и захлёбываясь словами, заговорил молодой китаец. — Ты — слава всемогущего «И-хо-туана» и его великий жрец. Кто может знать пределы, до которых простирается твоя власть, великий сын Дракона?

— Что же из этого? — скривился в насмешливой гримасе Синь-Хо. — Я польщён, что ты, считающий дракона пустой выдумкой, вдруг говоришь о всемогуществе его слуги. Не робей, говори, что тебе нужно от меня?

— Тут, Синь-Хо, была девушка, русская... Она никому не сделала зла, Синь-Хо, клянусь тебе в этом.

— Что же с ней?

— Она пропала. Бесследно пропала в ту ночь, когда верные хотели разогнать веселившихся иностранцев. Она, эта девушка, была очень легкомысленна и сама виновата в своей беде; она убежала из-под падежной защиты, и её нигде нет. Даже следов не найти.