Александр Красницкий - В тумане тысячелетия

И сыновья слушались отцов, но больше из сыновнего почтения, нежели из подчинённости; отвечая сами за свои поступки, они могли и располагать ими, когда приходили в возраст мужества и переставали жить на отцовском хлебе.

Но дочери находились в безусловной воле отцов.

— Как отец я больше всех имею право располагать невестой! — говорит Тор Карлу Альвису. — Меня не было дома, когда просватали её. Но я один могу обручать её: тебе она не достанется без моей воли на то и никогда не будет твоей женой.

Однако же редко бывало, чтобы отцы, в каких бы то ни было случаях, пользовались отцовской властью во всей строгости. У них было слишком много чувства чести, чтобы тиранствовать над слабым полом. При брачном сватовстве они сначала узнавали расположение дочерей и матерей их и нередко отдавали это на их волю.

И братья поступали большей частью так же относительно своих сестёр, если со смертью отца наследовали его неограниченное право располагать их супружеством. Если же не было и братьев, это право переходило к ближайшему родственнику.

Женщина состояла под полной опекой мужчины: никакой договор её не имел законной силы без совета и утверждения близкого родственника.

Жених прежде всего обязан был обратиться к отцу невесты и передать ему предложение — bon. Оттого и сватовство называлось у скандинавов «bonord», то есть просьба. Кто отправлялся за сватовством, о том говорили, что он состоит в сватовстве. В путь за сватовством он надевал лучшее платье и отправлялся с отцом или ближайшим родственником. Когда предложение сделано и принято благосклонно, начинали договариваться о брачных условиях. Жених объявлял, сколько имения назначает будущей жене; это называлось «Mundr, Kvanarmund» — женский дар. Он объявлял дар, назначаемый отцу её, что называли «ringaef» — дружеский дар. Отец невесты со своей стороны назначал сумму приданого, что было для его дочери вознаграждением за потерю права на отцовское наследство.

Дары состояли в золоте, серебре, рабах, скоте и домашней рухляди.

По норвежским законам самая маленькая сумма даров была назначена в 12 иор, даже для бедных.

Пока женщины не имели законных прав на наследство, эти дары с приданым составляли собственность жены и выдавались ей по кончине мужа. В случае развода она удерживала эту собственность, переходившую по её смерти к ближайшим её родным. Но если она умирала бездетной, то приданое её возвращалось к её ближайшим родичам, или наследникам.

Такой договор о дарах и приданом являлся непременным условием законного брака; он имел сходство с торговой сделкой, потому что оговаривались условия, на каких дочь семейства поступала в собственность мужа.

Договор утверждался в присутствии родных обеих сторон. Потом обручали жениха и невесту, причём молоток Тора, положенный на колени невесте, освящал брак. На невесту надевали покрывало и соединяли им руки.

Девушка, вышедшая замуж без такого обряда, похищенная или захваченная на войне, считалась наложницей, каково бы ни было её происхождение, и дети, прижитые с ней, считались незаконными.

Норманны с такой строгостью соблюдали предписания нравственности, что до брака не дозволяли никакого короткого общения между женихом и невестой. Гордые, неиспорченные люди гнушались преступлений против девственной чести, и всякое нарушение такого рода со стороны жениха считалось тяжкой обидой не только невесте, но и всей её родне.

Когда кто провожал невесту к другу или путешествовал с чужой женой, то древний обычай требовал, чтобы они, ночуя вместе на одной постели, клали между собой меч, в защиту целомудрия, или доску. На этот обычай намекают «Эдда» и другие саги.

Случалось, что брак откладывался на многие годы. Время отсрочки определялось при обручении: обыкновенно — на три года, в тех случаях, если невеста была очень молода или жених мало узнал жизнь или же предстояло ему некое важное предприятие. В таком случае девушка называлась «Heitkona». Если жених не являлся по истечении срока, невеста могла выйти за другого. Но обыкновенным следствием была кровопролитная вражда, если жених по возвращении находил, что его невеста помолвлена за другого. Особенно тяжкой обидой считалось нарушение обещания до срока: это требовало кровавой мести. Вообще поединки за женщин случались часто. Потеря красивой девушки, разумеется, была неприятна; но сверх того страдало самолюбие гордых тогдашних женихов, когда они видели, что им предпочитали других, особенно если при том ещё нарушалось данное обещание.

В те времена, когда похищение девиц и чужих невест принадлежало к числу великих подвигов, путешествие обручённой в дом жениха нередко подвергалось опасности. Оттого жених обычно посылал за ней толпу вооружённых родственников и друзей.

Они должны были взять невесту под свою защиту и отвести её к супругу на супружеское ложе. Их называли дружиной невесты. Под начальством дружки приезжали они, вооружённые, в дом отца невесты и требовали себе мира и безопасности от хозяина. Он давал им мир, отбирал у них оружие, а сёдла прятал под замок.

Дружка вместо жениха принимал приданое невесты. Попировав в её доме, дружина отправлялась вместе с ней, её отцом и близкими в дом жениха, где играли свадьбу. Вечером невеста с торжеством провожалась на брачное ложе. На другой день, в вознаграждение за девственность, жених делал ей подарок, называвшийся «hindragags gaef» — утренний дар. С этих пор молодая получала название хозяйки, hausfreja, и связка ключей за поясом означала её хозяйственные права. Все домашние заботы принадлежали хозяйке. Муж обязан был только доставать всё нужное для жизни. Но его личное участие в хозяйстве считалось не только неприличным для него, но и оскорбляло, по тогдашнему мнению, права супруги.

Главный надзор за всеми такими делами принадлежал хозяйке: она давала приказания служанкам, назначала им работу; в её же распоряжении находились рабы. Но тем только и ограничивалась власть домохозяйки. Во всём остальном она зависела от воли и власти мужа. Без его позволения она не могла ни покупать, ни продавать что-либо, ни выходить из дому для посещения родных, да и не могла оставаться у них более назначенного мужем срока. Она не имела голоса при замужестве дочерей. Муж мог наказывать её, как хотел.

Однако же скандинавы пользовались этой неограниченной властью над женщиной с такой умеренностью, какой, казалось, нельзя бы и ожидать при их воинственности: в этом участвовали чувство женской красоты в скандинавах, их мягкое и открытое для дружбы сердце; кроме того, походы и общественные обязанности, лежавшие на них, требовали частых, на многие месяцы, отлучек из дому; тогда все заботы о содержании дома лежали на хозяйке, если сыновья были ещё малолетние и находились в семействе; она была помощницей мужа, его утешением и опорой; по решительности, благоразумию и смелости она не уступала мужчинам: всё это сообщало ей цену и значение в глазах мужа; он не считал её рабой, а уважал в ней разумную мать семейства, разделявшую с ним заботы о доме и детях. Да и не по душе ему было домашнее самовластие; самый дух государственного управления предписывал уважение к личным правам. Находили постыдным браниться с женщинами, а поднимать на них руку позволяли себе только в сильном раздражении, если они сами вызывали это беспорядочной жизнью. Древний образ мыслей в этом отношении виден в ответе Гарбарда Тору, который похвалялся, что прибил в Глессе каких-то великанок — злых и лукавых.