Октав Фере - Четыре фрейлины двора Людовика XIV

Это ослабление одинаково отразилось как на физическом, так и на моральном плане, и выразилось общим расслаблением мыслей.

Это накатывало одно за другим и без причин – обмороки, отвращение, скука, потом содрогания, внезапные желания, невозможные капризы, которыми она насильно привязывалась к действительным вещам.

Однажды, уже были последние хорошие дни, она велела устроить празднество с музыкой, иллюминацией, угощением на острове, находящемся против дворца, среди Сены, под огромной плотиной, которая служила знаменитой машине.

Король приехал туда сам и для этого случая острову, избранному для празднества, дали имя одной из пьес Мольера: Волшебный остров.

Генрих Ротелен поехал в провинцию завершать траур по Анаисе де-Понс, но Шарль де-Севинье должен был присутствовать на этом параде, также и Клоринда де-Сурдис и г-жа Кавой. При дворе не любят ни скучных лиц, ни долгих сожалений.

Для короля привели гондолу, преподнесенную ему дожем Венеции; другие приглашенные запаслись барками и лодками, которые по случаю изящно украсили.

Сена, покрытая этой флотилией, представляла самый оригинальный и веселый вид. Музыка, пёстрые обойки, флаги всех цветов с вызолоченными кончиками, блестевшими на солнце, туалеты пассажиров и гребцов, всё способствовало волшебству. Большая часть из гребцов были дворяне царского дома, молодые офицеры, любезные кавалеры и с прекрасными манерами.

Фаворитка сама испытывала чувство удовольствия, выражавшееся на её лице улыбкой, напоминавшей осеннее солнце, которое освещало это веселье.

Шарль Севинье, который выучился у своего друга де-Кётлогона мореплаванию, правил сам и один прекрасным челноком, легким, как скорлупа от ореха, но не менее быстрым, в котором Клоринда и г-жа де-Кавой, доверявшиеся его ловкости, сидели на корме одна подле другой.

В восторге от его искусства, они качались на волнах, аплодируя его эволюциям, когда он догонял другую барку, и его силе, когда он её перегоняла, но иногда они очень наклонялись, так что их пальцы касались воды.

Вдруг одна барка держала пари достигнуть первой известной цели. В ней сидели тоже две молодые женщины, и правил ею тоже моряк, друг Шарля, желающий отличиться перед глазами своих дам.

Эта регата немедленно началась с таким увлечением, которое вызвало интерес и аплодисменты; до третьей части плавания это было триумфом для обоих гребцов, шедших ровно.

Но Севинье, желая непременно перегнать, и так как ему загородили дорогу несколько барок, не успевших отплыть в сторону, чтоб обойти их, сделал резкое движение и уронил одно весло.

Необдуманным движением, чтоб его поймать, он ужасно наклонил барку; обе испуганные дамы последовали тому же направлению, вместо того, чтобы сделать перевес; челнок опрокинулся килом кверху, и все трое упали в воду.

Все взоры были устремлены на них; все издали страшный крик.

Севинье умел плавать; он вскоре всплыл, но чтоб нырнуть опять с толпой моряков, поспешивших к нему на помощь, отыскать обеих подруг.

Г-жу Кавой вскоре вытащили и положили на землю, где вскоре она пришла в чувство.

Клоринды же всё не было.

Пять смертельных минут прошли, её всё не находили.

Все перестали дышать; все следили испуганным взором за усилиями моряков, все они оказывались тщетными.

Ещё три минуты прошли – и нет её!

Прошло около десяти минут, когда Севинье, с отчаянными усилиями, показался вдруг между двумя барками, придерживаясь одной рукой, а другой оспаривая у волн тело своей любовницы.

Их вытащили обоих и посадили на барку.

Он немедленно потерял сознание.

Одну минуту думали, что они оба лишились дыхания; может быть, так было бы и лучше, потому что должен был выжить один – и в каком отчаянии!..

Клоринда умерла, умерла от воды, как её подруга Анаиса от огня.

Решительно, траур при дворе всё увеличивался, и когда Шарль де-Севинье и Генрих де-Ротелин несколько дней спустя встретились, они бросились в объятия один другого, вспомнив ужасныя предсказания отравителя, и спросили.

– Теперь за кем очередь?

Кратковременное царствование, – Разбитый идол. – Монтеспан и Ментенон сиделки.

Это событие произошло за несколько дней до родов герцогини де-Фонтанж, которые вследствие этого были очень тяжелы.

Она произвела на свет слабого ребенка который тотчас же был пожалован титулом принца, потому что не могли для неё сделать меньше, чем для Монтеспан.

Ея силы изнурились до такой степени, что ей опротивели эта пышность, это тщеславие, эта власть, которая была её стихией. Она просила удалиться для поправления здоровья в Порт-Рояль, на что Людовик XIV, все более и более подчиняющейся влиянию m-me де-Ментенон, немедленно согласился. Увы! бедная девушка служила для его величества кратковременной игрушкой, которую бросают и забывают, как только она теряет свой блеск. Ея враг мог бы избежать напрасного преступления. Царствование этой красавицы имело заранее назначенный период. Король любил в ней не женщину, но наружность, и он покинул бы её, раз красота её прошла. Красивая и очаровательная Мария де-Фонтанж не существовала более; это были одни развалины.

Рассказывают, что король, такой пристрастный к красоте, посетив герцогиню в Порт-Рояле, и найдя её в постели, был так огорчён опустошениями, произведёнными непонятной болезнью, что не мог сдержать слез. Именно тогда несчастная девушка произнесла эти слова, повторяемые всеми историками:

– Я могу умереть спокойно, мой король меня оплакал!

Утешений, ободрений, посещений не было недостатка; но ничего не помогало, Фагон приходил в отчаяние от этой болезни, упорствовавшей перед его трудами и смеявшейся над наукой.

Из всех посетителей одна душа была действительно сострадательна: ею оказалась кроткая Лавальер. Это её больная принимала с большим удовольствием. Они понимали друг друга и никогда не ревновали одна другую.

Но Монтеспан и Ментенон, перемогая друг друга в лицемерии, не преминули изредка посещать Порт-Рояль, принимая вид самого нежного участия, между тем как в действительности они приезжали только для того, чтобы убедиться, долго ли ещё будет их соперница бороться со смертью.

Она действительно боролась: жизнь в эти года так щедра, – а ей едва минуло двадцать лет, – катастрофы, подействовавшие на её беременность, огорчение потерять красоту, и самое главное, неумолимая болезнь боролись с натурой.

Год 1681 начался, совершенно отличный от прошедшего, Флешье не мог сказать королю знаменитой речи о славе и великолепии его царствования; при дворе продолжался траур.

Интриги увеличивались и страшное соперничество царедворцев волновало и беспокоило двор. Впрочем, посетители не забывали бывшую фаворитку. По странному стечению обстоятельств, которое могло быть не удивительным, однажды три коляски подъехали одна за другой к знаменитому монастырю, без соглашения, но просто случайно.