Октав Фере - Четыре фрейлины двора Людовика XIV

В первой приехала монахиня общества Милосердия, та, которую называли сестра Луиза, та, которая прежде носила название Parjum de Yiulette , m-lle де-Лавальер.

Эта была бескорыстный ангел-утешитель, она уже имела долгие беседы с больной, которая находила в них утешение и отраду.

Но в этот день, они не пробыли ещё четверти часа вместе, как приехал их дурной гений, женщина погубившая их обеих, Монтеспан.

Принимая лицемерный вид, она, казалось, принимала живое участие, которому, впрочем, никто не верил, но её продолжали принимать, по примеру короля, которому пока ещё не доставало духу дать ей окончательную отставку. Зачем она приехала к этой умирающей? Вероятно, не зачем более, как только увидеть успехи болезни, настоящую причину которой знала она одна.

Влияние, которым завладела эта женщина, беспримерно; одна только равносильная интриганка Ментенон могла иметь с ней дело.

Ея появление внезапно переменило дружеский разговор, но она имела живое воображение и дар слова, которые не давали ей теряться.

Она говорила с Лавальер об её детях, самый интересный предмет разговора для неё; давала советы Фонтанж о воспитании её сына, и о способах укрепить его слабое здоровье.

Сестра привратника вошла в сильном волнении, объявляя:

– Король!

Эта редкая и неожиданная милость возвратила больной оживление, которое её все более и более покидало.

Лавальер хотела удалиться, маркиза, которая должна была бы последовать её примеру, и которая радовалась возможности присутствовать при этом свидании, удержала ее. Спор был непродолжителен, Людовик XIV вошёл, – его сопровождала г-жа Ментенон, – эта последняя, узнав о его намерении, кротко выразила желание посетить эту милую герцогиню!

Счастье от этого посещения её знаменитого любовника было странно отравлено для больной её окружающими.

Людовик XIV, который к ней ничего более не чувствовал, и которого, напротив, очень бы стеснило это свидание наедине, был в восторге. Он любил эти посещения своих прежних друзей; несколько раз, он ездил в Валь-де-Грас, настаивая, несмотря на её сопротивление тому, повидать Лавальер.

В этот день он был рад очутиться среди четырех женщин, имевших над ним большое влияние.

– Я приехал, милая герцогиня, – сказал он, садясь около кресла, в котором сидела больная, – во-первых вследствие скуки, испытываемой мною, не видав вас целый месяц, и потом, пользуясь прекрасной погодой, я узнал, что Фагон должен вас сегодня посетить. Я хотел присутствовать при консультации. Мое внушение очень счастливо, так как я нахожу вас в таком хорошем обществе. Но я вижу, этот Фагон запаздывает; что он делает?

Он не докончил, как сестра-привратница, исполнявшая в общине должность швейцара, появилась, объявляя о приезде доктора.

Фагон не был ни куртизаном, ни грубым человеком. Он имел право говорить откровенно и пользовался своим влиянием на августейшего клиента, только чтоб делать добрые дела. Он не колебался опоздать на консультацию к богатому, чтоб подать помощь бедному. Людовик XIV вполне ему доверял, и он совершенно оправдывал это доверие.

Он взошел серьезный, мрачный и, едва кланяясь государю, тотчас же занялся с герцогиней.

– Что за человек! – сказал улыбаясь король; – он заставляет меня ждать, и не доставало немного, чтоб я первый ему поклонился.

Тот услыхал, и не оставляя своих наблюдений, ни пульса больной, сказал:

– Извините меня, ваше величество, я доказываю свое уважение вашему величеству, исполняя свою обязанность.

– Исполняйте, исполняйте, мой милый доктор, – возразил король, – где есть больные, там распоряжаются доктора.

– И приказывают?.. – спросил Фагон.

– Да.

– Ну хорошо, ваше величество, если б я смел просить вас…

– А! Это уже лучше, и заранее исполняю.

– Чтоб ваше величество, – продолжал Фагон, не оборачиваясь и не оставляя своих наблюдений, – оставили меня одного, на три минуты с герцогиней; мне нужно сделать несколько исследований… наконец это необходимо… и крайне нужно.

– Мы уходим, мой друг, мы все здесь желаем добра нашей дорогой герцогине; мы не хотим мешать вам… Мы будем там, вблизи… Приходите скорее и главное приносите хорошее известие о её скором выздоровлении.

– Надеюсь! надеюсь!.. – сказал знаменитый доктор тоном, выражавшим скорее волнение и нетерпение, чем убеждение и надежду.

– Пойдемте, mesdames, – сказал король, подавая пример.

Все четверо вышли на цыпочках; озабоченность доктора сообщилась и им.

– Этот Фагон меня пугает своим тоном, – сказал Людовик XIV. – Разве этот ребенок так болен?

– Действительно, – сказала г-жа Ментенон, – я нахожу, что она страшно изменилась… Бедная герцогиня, так молода и недавно ещё была так красива!..

– Никто её не узнал бы, – сказала маркиза, – вот что значит красота!..

– Да, – сказала Лавальер, – блага сего мира непрочны; надо надеяться только на блага свыше.

Этот разговор не мог отогнать облака с лица короля. Он несколько раз приподнимался, желая встать с кресла.

– Этот Фагон приводит меня в смертельный страх, – проговорил он.

Этот последний пробыл не больше, чем просил. Он вышел ещё бледнее, тщательно запер дверь к больной и глядел на знаменитое собрание глазами, которые, кажется, ничего не видели, хотя зрачки имели необыкновенный блеск.

– Говорите, – сказал король, – тут никого нет лишнего, я полагаю; если это несчастье, мы к тому приготовлены.

– Всемилостивейший государь, – ответил Фагон дрожащим голосом, – это хуже, чем несчастье. – Он остановился, потом решительным тоном докончил: – Это преступление.

Все три женщины издали крик ужаса; г-жа Ментенон и Лавальер продолжали, задыхаясь, вопрошать испуганным взором; маркиза, выказывая сильнейшее волнение, спрятала лицо.

Король вдруг вскочил и, взяв за руку Фагона, приказал:

– Доканчивайте.

– Это ужасная история, всемилостивейший государь, один из этих заговоров, так хорошо умышленных, что зачинщики находятся вне всяких подозрений и свидетельств, но Провидение бодрствует.

– Вы меня томите… Факт! Факт!

– Факт? Государь… Ну! болезнь, изнуряющая герцогиню де-Фонтанж, это не огорчение, ни потрясения во время её беременности, ни последствия этой последней, – это яд.

Во второй раз, все три женщины вскрикнули от ужаса, что же касается короля, он, оледенелый от ужаса, машинально взглянул на маркизу Монтеспан. Впрочем, никто этого не заметил, не до того было.

Людовик XIV, трепещущий, как разбитый бросился в кресло, и проговорил в полголоса:

– Продолжайте, я хочу знать всё, всё!

– Я говорил о Провидении, государь, ваше величество, можете судить, что, если не оно руководило всем. Три дня тому назад некий нищий, известный негодяй, один из грозных начальников преступного сообщества в Париже, был арестован в ту минуту, когда он хотел убить агента полиции, который узнал в нем беглого с каторги. Этот человек, имя которого, кажется, Пьер Кольфа, немедленно приведенный в Шателе, явился перед судьей, который за его поступок объявил ему, что его ожидает веревка. Его предыдущие проступки заставляли опасаться попыток к бегству; приняли все предосторожности, и он чувствовал, что погиб.