Саймон Скэрроу - День цезарей

– Без этого, мой друг, не обойтись. Нам понадобится время отследить, кто из сенаторов будет выступать против, и чтобы голосование состоялось сразу по получении известия о падении Нерона. Когда дворец окружат военные, сенаторы, чтобы спасти свои шеи, сделаются на редкость сговорчивы и проголосуют за правление именем римского народа. Это придаст нашим действиям видимость законности для провозглашения новой власти.

– Справедливо, – Сульпиций кивнул.

– Ну что ж, – поднимаясь с кушетки, сказал Нарцисс, – будем считать, что все согласовано. Мы все знаем, какие нам с наступлением утра уготованы роли. Наши лазутчики безотлучно следят за императором и его советниками; если они в последний момент сменят свое местонахождение, меня известят, и наши ответные действия будут сообразными. А пока будем молиться богам, чтобы те ниспослали нам удачу и свое благословение. В самом деле, а почему бы и нет? Ведь мы присягнули вернуть Риму благодатные дни республики и вырвать кровавый бич у императоров, коим они нас столько лет истязали и бесчестили. – Он оглядел собрание и вскинул свой костистый кулак: – За свободу!

– За свободу! – грянуло в ответ.

– Ага, можно подумать, – припав губами к уху Катона, буркнул Макрон.

– Тогда за Луция, – оглянувшись, сказал ему тот.

– За Луция – другое дело, – центурион кивнул.

Собравшиеся начали разбредаться, торжественно прощаясь меж собою; невольно напрашивалось сравнение с солдатами в канун решающей битвы. А разве и в самом деле не так? Если их дело провалится, то враги будут благосклонны к ним не более, чем племена варваров, с которыми Катону доводилось сражаться.

Последними, с небольшим интервалом меж собой, удалились Нарцисс и Домиция. После этого к префекту с центурионом подошел Семпроний и по очереди пожал им руки.

– Я распорядился, чтобы нас подняли за час до рассвета. Хотя думаю, заснуть нам сегодня вряд ли удастся, – сказал он с усталой улыбкой. – Я буду у себя в таблинуме – надо написать кое-кому из друзей и дальних родственников, на всякий случай. Поэтому откланиваюсь и желаю доброй ночи.

Он помолчал, после чего обратился к Катону:

– Как бы оно ни сложилось и о чем бы ты ни думал, Катон, я относился к тебе как к сыну, которого у меня никогда не было. Надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь меня простить.

Префект отреагировал молчанием, а затем вздохнул:

– Может быть, со временем…

– Тогда я буду жить надеждой.

На этом сенатор вышел из комнаты.

– Друг мой, – хрустнув суставами, обратился Макрон, – ты уж как-то очень строг со стариком. Особенно с учетом этих наших дел.

– Правда? А я так не считаю. Мне важна правда, брат. Обманув меня с Юлией, он пересек мост, обратно по которому ему уже не перейти. Ложь есть ложь, и доверия нам теперь не восстановить.

– Не хочу говорить тебе, Катон, но нынче мы все обитаем в мире лжи. В Риме быть честным и остаться при этом невредимым шансов не больше, чем пройти голышом по Субуре с кошелем возле мудей – обрежут под корень и то, и другое. Нам хотя бы увернуться от уставленных в спину ножей, сыскать Луция и убраться из, язви его, Рима на веки вечные.

– Мудрый, однако, совет, – хмыкнул друг.

– А ты думал, – Макрон постукал себе пальцем по лбу. – Тут тебе не каша, однако. Ну ладно. Сейчас бы отдохнуть, пока еще есть возможность. Пойду, наверно. До света увидимся.

Удивленный такой готовностью друга уйти, Катон поднял брови, но быстро сообразил, что тому причиной:

– Как там Петронелла? Ты с ней уже определился?

– Всех троих пристроил на Авентине. Пара комнат над лавкой мясника, на опрятной тихой улочке. Будут жить там, пока я за ними не пошлю. А если нет, то дождутся, когда все поуляжется, и вернутся к себе на хозяйство. Марий послал соседу весточку, прислеживать за подворьем до их возврата.

– Они уже ушли?

– Пока нет. Завтра пойдут, в одно время с нами.

– Иди, конечно, к ним, друг мой. Побудь там, пока есть время.

– Охотно последую твоему совету!

Макрон хлопнул друга по плечу и повернулся уходить. У двери он еще раз обернулся и напоследок кивнул. Катон еще постоял, подождал, наслаждаясь покоем, затем неспешно допил свою чару, подхватил масляный светильник и возвратился к себе в комнату, что в пустующем гостевом крыле.

Лежа там в постели со сложенными за головой руками, префект ощутил, что тишина действует на него гнетуще. Завтрашний день, вполне возможно, мог стать для Рима восходом новой, прекрасной эры, да еще и ознаменоваться вызволением Луция. Но пока сумрак стен давил словно склеп, вселяя тягостные мысли. Вообще такие перепады настроения были Катону знакомы; оставалось внушать себе, что удача, как обычно, ему не изменит. В жизни она улыбалась ему уже столько, что впору обеспокоиться, не истощил ли он ее благосклонность.

– Обещай мне, что будешь себя беречь, – сказала Петронелла, поглаживая Макрону щеку.

Они лежали на его кровати под толстым одеялом, мешающим проникновению ночного холода. Незадолго до этого они занимались любовью, и липковатое тепло между ними вызывало до странности уютное ощущение. Такой приятной интимности Макрон прежде не испытывал. Само собой, женщин у него за годы перебывало множество, в основном шлюхи. Но это… Это было нечто иное. Пожалуй, даже лучше той свалки, что у них однажды имела место с огневой иценкой [44] Ицены – кельтское племя, населявшее одну из юго-восточных областей Британии. Боудиккой. Та, можно сказать, напоминала собой бойцовский поединок; пожалуй, стоило б даже пожалеть того, кто угодил бы в объятия той огненно-рыжей бестии…

Петронелла, обхватив ладонями, подвела его лицо вплотную к своему.

– Чему ты улыбаешься? – спросила она. – Моей любви? Или чему?

– Да так просто. Просто думаю, на что же это похоже. Я имею в виду, быть с тобой.

– И на что?

Макрон поцеловал ее в плечо и, проведя рукой по спине, нежно сжал ягодицу.

– Такой ответ годится?

Та легонько его отпихнула.

– Я серьезно, а он… Может, нам уже больше и не увидеться. Прежде чем мы расстанемся, я хочу знать, что ты чувствуешь. Знать, что это для тебя значит.

Макрон почувствовал себя неловко. Он не был привычен к таким вот совсем не солдатским сентиментам, что сейчас сладостно сжимали ему сердце. Было даже непросто подыскать нужные ласкательные слова. И трудно их вымолвить:

– Ты… для меня всё. Моя курочка. Моя девочка. Я не хочу без тебя быть. – Он возвел бровь: – Что-нибудь такое надо?

Петронелла издала глубокий вздох.

– Ну что ты за человек? А хотя на что я еще могу рассчитывать… Но только я и вправду серьезно. Береги себя, Макрон. Если что-то пойдет не так, бросай все и беги. Прорывайся из Рима – и прямо туда, где мы с тобой были. Там жди меня.