Явдат Ильясов - Исторические романы и повести [Книги 1-9]

Хурзад бросил слиток в раскаленный тигель. Через некоторое время золото, точно кусок желтого масла, подтаяло, осело, размякло - и растеклось сверкающей лужицей.

- Сейчас я тебя насыщу, - проворчал Хурзад зловеще. Он железной рукою стиснул снизу казнокраду челюсть - и Сабри, охнув, широко раскрыл рот. Хурзад взял щипцами тигель - и точным движением влил ему в рот расплавленное огненное золото.

- Все видели? - Хурзад отпихнул ногою судорожно бьющееся тело Сабри. - Не забывайте…

«Н - да, - подумал остолбенелый Руслан. - С этаким - не балуй. Никому спуску не даст».

- Ты еще не разучился ячменную водку пить? - обратился к Сахру грозный вождь. - Пойдем. Захвати всех своих.

- Беда мне с ними, - вздохнул он уже в шатре. - Вздорный народ. Расскажи Сахру, Бувайх, что случилось вчера, - кивнул Хурзад молодому человеку с тонким лицом, тонкими усами и тонкими руками.

- Э, тошно вспоминать. Нелепая история.

- Расскажи, расскажи! - загорелся Сахр. - Я любитель нелепых историй.

- Она, может быть, не столь уж нелепа, скорей, поучительна. Я работал с утра в новой башне. Внутри. Краски растер, развел на клею, делаю роспись по сырой штукатурке. Изображаю подвиги древнего витязя Рустама. (Руслан: «Должно быть, об этом витязе пела тогда Иаиль».) В башне прохладно, тихо, уютно. Вдруг вломился какой-то верзила, потный, усталый и злой, орет:

«Ишь, где укрылся! Хорошо ему тут. Ты бы пошел глину месить, таскать ее, бить». Я говорю:

«Зачем шумишь? Не надо». Люди на крик сбежались. Он - свое: «Отчего это мне не шуметь? Ты прохлаждаешься здесь, а я снаружи под солнцем жарюсь. Чем я хуже тебя?»

Я - ему:

«Я делаю, что умею. И ты делай, что умеешь».

Он вопит:

«Всякий олух, если только он не слепой, может кистью по стенке водить».

Кое- кто ему поддакивает:

«Верно, верно! Много ли мудрости в этой легкой мазне? Ты бы глину ворочал, узнал бы, что значит труд».

Тот горлопан, Гарпаг, хохочет. Этак нагло, знаешь, злорадно. С тупым превосходством. Доволен. Допек, мол, неженку. Я обозлился.

«Изволь,- говорю.- Вот тебе краски, вот тебе кисть. Работай. А я пойду глину бить».

Показал ему наброски углем на стене, растолковал, какую краску где положить.

- И неужто пошел глину бить? - улыбнулся Сахр недоверчиво.

- Пошел! А что? Экая невидаль. Я - самоучка. Прежде чем стать живописцем, тоже когда-то, еще мальчишкой, глину месил, таскал кирпичи. Любой человек в конце концов может научиться глину месить, если, конечно, он не безногий. Трудно, конечно, пришлось поначалу. Давно отвык. Ну, ничего, приноровился, освоился - и разошелся, не удержишь. Трудился весь день не хуже других. Видишь, мозоли на ладонях.

- А как этот, Гарпаг?

- Смехота! Сам весь обляпался краской - и росписи испоганил, запачкал. И меня же ругает, а? Избили глупца его же приятели: чтоб не сбивал с толку людей, не отлынивал от работы и другим не мешал. Бог с ним. Вот штукатурка подсохла - это похуже. Стены пришлось опять затирать, роспись заново делать. Ладно. Я не жалею, что так получилось. Я его понимаю, конечно: мало радости - глину месить, таскать ее, бить. Но всякий, кому легко смотреть со стороны, как трудится мастер-искусник, пусть попробует сам справиться с его работой.

- Всяк осел тащи свою поклажу, - жестко заключил Хурзад. - Ты, Бувайх, заменишь Сабри, мир его праху. А Манучехр… - Он угрюмо взглянул на Шауша. - Манучехр, Манучехр… Надоело мне слышать о нем. Вот что, други! Войско у нас теперь достаточно сильное. Есть оружие. И есть боевой задор. Левобережных «дехкан» мы всех растрясли. Не пора ли правый берег проведать?

- Ох, поясница… Ой! Не трогайте меня. Я болен.

- Лечение Сахра не пошло тебе на пользу. Потому что ты лжец, подлец и негодяй. Вот я тебя сразу вылечу. - Шауш встряхнул в руке увесистый батог. - Сорок плетей ты хотел мне дать ни за что, ни про что? Я щедрее - четыреста горячих всыплю. Эй, разденьте его, подвесьте за руки к балке навеса. Насмерть забью! - взревел Шауш, сатанея.

- Фамарь, детка, - жалостно ласкалась изможденная мать к своей молчаливой дочке. - Улыбнись же! Ну, улыбнись, родная. Что с тобою? Я тебя не узнаю. Испугали насмерть бедняжку, проклятые…

Фамарь с безжизненным темным лицом равнодушно отстранилась от растерявшейся матери и неуклюже отошла к Руслану и Сахру.

- Одичала, - заплакала мать. - Совсем одичала. Ой, горе мне! Горе… - Она упала, расцарапала худые щеки черными ногтями, вцепилась в жидкие волосы, принялась их рвать грязными клочьями.

Фамарь не глядела на нее, она смотрела в пустоту.

- А такой была веселой, резвой девочкой, - вздохнула, жалеючи, высокая женщина рядом с Русланом.

…После разговора в шатре Хурзада несколько крестьян из Манучехровой общины во главе с Шаушем незаметно перебрались на правый берег. Кого-то они отыскали в предвратных лачугах, с кем-то о чем-то договорились, и когда трехтысячный отряд Хурзада в лодках и на плотах из надутых бараньих шкур переправился ночью через Окуз, жена Шауша, предупрежденная мужем, взбудоражив женщин, открыла с ними изнутри крепостные ворота. Первым делом повстанцы перебили самых рьяных защитников Манучехра. Затем связали его самого. И уже потом расхватали и растащили по темным углам женщин, девушек, девочек. Не без того, конечно. Бунт есть бунт. Хурзад только посмеивался. Никто ничего не смог бы с ними сделать. И зачем? Больше двух третей этих мужчин, включая безусых юнцов, никогда не знало женской ласки. Откуда берутся скотоложцы? И никогда не узнало бы, если б не восстание. Разве не входило в задачу мятежных крестьян вернуть женщин родным общинам? Причем, и женщины не думали возражать, устали они киснуть взаперти под надзором бледного евнуха.

Теперь, наутро, настал час расправы над Манучехром.

- Сахр, - дергался он, подвешенный к балке. - Ты обещал… замолвить словечко… перед Хурзадом.

- Но ты же обманул Шауша?

- Ох! Бес попутал…

- Бедный бес,- улыбнулся Шауш ядовито. - Всю свою грязь люди льют ему на голову. Вот сейчас ты прямиком отправишься к нему, с ним и разбирайтесь, кто кого попутал.

- Бей!!! - грянуло над толпою, и первыми взметнули яростный крик женщины.

- На тебе! - Шауш обрушил на голую поясницу Манучехра толстый батог.

- Пощади-и-и-те! - завыл Манучехр.

- А ты щадил нас? На тебе!…

- Что будем делать с крепостью? - сказал Хурзаду Шауш, когда Манучехр затих. - Срыть ее к черту, спалить! - Руслан заметил: он сделался еще более желтым и страшным, чем тогда, на реке, когда ударил багром строптивого стражника, плюхавшегося в мутных волнах.

- Это зачем же? - с укоризной ответил Хурзад. - Она будет нашей опорой на правобережье. С нее и начнем помаленьку продвигаться к столице. И потом, вам же всей общиной в ней жить. Теперь здесь все ваше - и жилье, и хранилища, и то, что в хранилищах, и поля, и каналы. Зачем губить свое добро?