Мадлен Миллер - Песнь об Ахилле

Он засмеялся, радуясь спавшему напряжению.

— Ты опоздал, Тевкр, — перекричал шум Одиссей. — Она обещана мне.

Больше я ничего не услышал. Рука отца сжала мое плечо, сердито сталкивая со скамьи. — Здесь нам больше нечего ждать. — Мы отправились домой этим же вечером, я снова вскарабкался на своего ослика, полный разочарования: мне даже не удалось увидеть воспетое многими лицо Елены.

Отец никогда не говорил больше об этой поездке, но и дома картинки произошедшего все крутились в моей голове. Кровь и клятва, зала, полная царей, они казались бледными и далекими, как те, о ком пели аэды, а не как живые люди. Вправду ли я склонял перед ними колени? И клятва, которую я принес — она казалась безумием, неправдоподобным и нелепым, как послеобеденный сон.

Я стоял посреди поля. В моих руках были две пары игральных костей, подарок. Не от отца, который никогда и не думал об этом. Не от матери, которая иногда меня не узнавала. Я не помнил, кто мне их подарил. Царственный гость? Кто-то из приближенных вельмож?

Они были вырезаны из слоновой кости, с очками из оникса, гладкие. Стоял конец лета, я бежал от самого дворца и теперь дышал тяжело. С самого дня игр мне придали учителя разных атлетических искусств — кулачного боя, умения управляться с копьем и мечом, метания диска. Но я сбежал от него и наслаждался беспечной легкостью одиночества. Впервые за много недель я остался один.

Потом появился тот мальчик. Звали его Клисоним, и был он сыном вельможи, часто появлявшегося во дворце. Старше, выше меня, неприятно плотный. Он заметил сверкание костей в моей руке. Алчно глядел на них, протягивая руку. — Дай-ка посмотреть.

— Нет. — Мне не хотелось, чтоб его пальцы, грубые и толстые, касались костей. И я-то был царевичем, пусть и юным. Разве у меня не было прав царевича? Но сынки вельмож уже привыкли, что я поступаю, как они того хотят. Они знали, что отец за меня не вступится.

— Отдавай их мне, — он пока и не думал угрожать. За это я его ненавидел. Я должен был заслуживать хотя бы угроз.

— Нет.

Он сделал шаг вперед. — Давай их мне!

— Они мои, — ощерился я. Я огрызался, как те собаки, что грызлись за объедки с нашего стола.

Он потянулся за ними, и я его оттолкнул. Он застыл в удивлении, и я был этому рад. Ему не заполучить того, что принадлежит мне.

— Эй! — он пришел в ярость. Я был мал, меня считали дурачком. Если он сейчас отступит, это будет бесчестьем. Он надвинулся на меня, лицо покраснело. Неосознанно я сделал шаг назад.

Тогда он ухмыльнулся. — Трус.

— Я не трус! — мой голос зазвенел, а лицо обдало жаром.

— Твой отец так считает, — он говорил уверенно, словно о давно известной вещи. — Я слышал, как он говорил моему отцу.

— Он этого не говорил. — Но я знал, что он так и сказал.

Мальчик подошел ближе. Поднял кулак. — Я, по-твоему, лжец? — Я знал, что он меня ударит. Ему просто нужно было оправдание. Я хорошо представлял, как отец произносит это. Трус. Я уперся руками в его грудь и толкнул, что было сил. Наша земля — земля травы и пшеницы, так что падать не больно.

Я оправдывал себя. На нашей земле было и немало камней.

Голова его глухо ударилась о камень, и я заметил застывшее в глазах удивление. Земля пропитывалась кровью.

Я все смотрел, горло сжалось от ужаса, от того, что я наделал. До сих пор я не видел смерти человека. Да, были быки, козы, даже бескровные задыхающиеся рыбы. Я видел смерть на картинах, гобеленах, черные фигуры на расписных блюдах. Но я не видел ее по-настоящему — как хрипят, задыхаются, скребут землю. Запах крови. Я лишился чувств.

Позже меня нашли у корявой оливы. Я был слаб и бледен, и валялся в собственной блевоте. Кости исчезли, я потерял их в драке. Отец посмотрел на меня со злостью, приоткрыл было рот, обнажив желтоватые зубы. Махнул рукой, слуги подняли меня и понесли в дом.

Семья мальчика потребовала немедленного моего изгнания или смерти. Они были могущественны и он был их старшим сыном. Они могли позволить царю сжечь их поля и обесчестить их дочерей, если за это было заплачено. Но сыновей трогать было нельзя. За это вельможи могли взбунтоваться. Мы знали законы, мы следовали им, чтоб избежать анархии, на волосок от которой всегда находились. Кровная вражда. Слуги делали пальцами ограждающие знаки.

Отец потратил жизнь на укрепление своего царства и не хотел терять все из-за такого сына, как я — ведь наследника и чрево, которое его породит, найти не трудно. Так что он согласился — я буду изгнан и отдан на воспитание в другое царство. В обмен на золото равное моему весу, меня дорастят до возраста мужа. У меня не будет ни семьи, ни имени, ни наследства. Тут даже смерть показалась бы привлекательнее, однако отец был человеком практичным. Мой вес золотом был меньше, чем стоимость роскошных похорон, которые требовала бы моя смерть.

Так я подошел к своему десятилетию сиротой. И так я попал во Фтию.

Крошечная, как драгоценный камень, Фтия, самая маленькая из наших областей, лежала на севере изогнутой полосы земли между отрогами гор Отрис и морем. Ее царь, Пелей, был из любимцев богов — сам не являясь их потомком, он был смел, умен, красив и превосходил своих сверстников в милосердности. В награду божества сосватали ему морскую нимфу. Это сочли большой честью. Ведь кто же из смертных откажется заполучить на ложе богиню и иметь от нее сына? Божественная кровь делает чище наш грязный род, порождающий героев из праха и глины. А богиня принесла великое пророчество: предрешено было, что ее сын превзойдет отца. Род Пелея укрепится. Но, как и во всех дарах богов, здесь были подводные камни — сама богиня не желала этого.

Все, даже я, знали, как он овладел Фетидой. Боги привели Пелея в тайное место, где она любила сидеть на берегу. Они предупредили, чтобы он не тратил времени на предисловия — она никогда не согласится на брак со смертным.

Они также предупредили о том, что будет, когда он поймает ее: нимфа Фетида была хитра, как и ее отец Протей, скользкий морской старец, и умела придавать своей коже тысячи подобий — меха ли, перьев или голой плоти. Так что клювы и когти, зубы и зубцы, и жалящие хвосты будут раздирать его, но Пелей не должен ее отпускать.

Пелей был благочестив и послушен, и сделал все так, как научили его боги. Он дождался, пока из свинцово-серых морских волн покажется она, с волосами черными и длинными, как хвост коня. Тогда он схватил ее, удерживая, несмотря на ее отчаянную борьбу, сжимая ее в объятиях пока оба они не обессилели, почти бездыханные и исцарапанные. Кровь из ран, которые она ему нанесла, смешалась со следом утраченной девственности на ее бедрах. Ее сопротивление было теперь бесполезно — лишение ее девственности было равно брачным узам.