Геннадий Хлебников - На пределе

— Тю-тю наша вечерка. Ну все нам не везет! Бедному жениться и ночь коротка…

— Если к вечеру потушим, вечер проводить будем, — объяснил Кондратенко. — А ну, бабоньки, помогайте! Снегом засыпайте, надо чтобы кислород не поступал к огню.

Направляемые толковыми распоряжениями Копейкина люди, к сумеркам пожар потушили. Больших повреждений он не нанес. И, видя успешный исход, все ликовали, сбросили нервное напряжение. И, как всегда бывает в таких случаях, послышались шутки, подначки, смех.

Вместительный зал столовой заполняли люди. Наверно впервые с начала войны, а то и пораньше того, люди пришли сюда принаряженными. Пусть ватник поновее, рубашка почище обыденной и не так застирана. Да и входили в столовку не как всегда: торопливо, суетно, побыстрее норовя занять очередь к хлеборезке, место за столом, — входили сегодня по гостевому церемонно, уступая друг дружке дорогу: «Проходите, тетя Маша…», «Петровна, к нам, пожалуста, с нами садись…» Верхнюю одежду клали на широкий прилавок неработающей сегодня хлеборезки (как до войны — хлеб на столе!), кому не хватило места, клали пальто и ватники на пол. Ведь такой «излишней роскоши», как гардероб, в столовых того времени не полагалось…

Столовка, столовка… Продолжение барака, барачная гостиная. И детство, и юность мои связаны неотрывно со столовой, с ее всегда скудным меню, грязью, паром, пахнущим мылом чаем, свирепой руганью голодных и утомленных стоянием в очереди людей: «Не давай ему! Ловок больно! Гоните в шею того ухаря от кассы!» Такая же томительная очередь и давка у хлеборезки. Но есть еще тягостные минуты ожидания на крыльце перед открытием этого вместилища хлеба, супа, форшмаков из селедки, каш, политых розоватым, как сукровица, несладким киселем. По меню в столовой можно было точно знать о состоянии продовольственной проблемы в государстве на данный период. С наступлением войны, например, вот в этой самой столовой сразу исчезли мясо, жиры, на столах появились супы с клецками из ржаной муки. С отвращением и чувством безысходности вылавливали мы из мисок серые комочки теста, оставляя воду. Самые отчаявшиеся и испуганные внезапно наступившим голодом (не первым в их жизни…) собирали миски и выпивали прямо через край (дефицит ложек…) жижу, дабы пополнить белками истощенный организм. Но вода из-под клецок приносила беднягам только вред. Одни пухли нехорошей пугающей припухлостью щек, рук и ног, другие наоборот — страшно худели, превращаясь в ходячие скелеты. И те и другие чаще умирали, если не попадали в больницы, давно переполненные. От голода люди чаще всего умирали в самом начале войны, пока не приучились управлять своими чувствами, телом своим, довольствоваться самым малым. Правда, предел малости тоже есть, но об этом я расскажу ниже.

А сейчас, позабыв на время о всех невзгодах военного быта, вернемся к банкету.

На совещании «треугольника» мне поручили «общее» руководство банкетом. «Чтоб гладко все прошло, чтоб без шума, ругани, — поучал Копейкин, — спирт будут пить, учтите. Русская баба под хмельком может выкинуть номер. Да тут еще баба до невозможности нервная, обиженная судьбой, войной проклятой».

Наверно излишне беспокоился старик Копейкин. Я обхожу столовую, кухню, всюду вижу веселые лица женщин, таких ласковых сегодня, умиротворенных. Куда пропала будничная угловатость, визгливая крикливость, далеко не женский лексикон. Ты посмотри, как услужливы друг к другу, какая плавная и певучая речь слышится здесь и там. И смех — не злой, уязвляющий, но такой грудной, воркующий смех женский, смех призывной, создающий в этом обшарпанном, пропитанном застарелыми запахами грубой человеческой пищи зале атмосферу милой сердцу домашности, приятной душе праздничности. Сервировкой столов и кухней распоряжается Нюра Кушакова. Она охотно, с гордостью за свой дом хозяйки, рассказывает мне:

— Скатерки из дома поприносили. Красиво? И посуды натащили, та, которая не так бьется… Идем-ка на кухню, раскладку посмотри. Царский ужин будет!

На кухне вызывающе приятные эмоции запахи, толкотня поварих возле котлов, котелков, кастрюль и сковород разного размера и назначения. Давно не шла в ход вся эта посуда, покрывавшаяся пылью и потиной на полках кладовых. Густо пахнет подгоревшим луком, жареным мясом и маслом. Возле раздаточного окна колдовали два наших «виночерпия», как называл их Кондратенко, да сам и назначил, сказав: «Вервейко и бухгалтерша Разоренова будут самыми подходящими в таком деликатном деле фигурами». «Но выпить-то оба не дураки», — заметил Копейкин. «Пусть, но у них два достоинства: оба очень ответственные люди, тем более в общественном деле, оба никогда не были замечены пьяными». «А что, пожалуй, верно. Им быть виночерпиями», — согласился Копейкин.

— Гена, ты кстати, — посигналил мне пальцем Вервейко. — Мы тут с Разореновой спорим: я за то, чтобы разводить спирт по-водочному, она напополам.

— А как лучше? — обращаюсь к Кушаковой.

— Валяйте пополам! — махнула рукой Кушакова. — Хватит на всех?

— Всем хватит, я рассчитала, — подтвердила Разоренова. И она, и Вервейко, похоже, чуть «причастились», но самую малость.

— Разбавляйте напополам! — даю команду.

Зал заполнился народом, уже почти все уселись за столами. Пришли и почетные гости — Шумилин и главный инженер треста Стржалковский! Кондратенко мимоходом признался, что долго уговаривал главного инженера почтить своим присутствием вечер. «Общение с начальством, как меня поучал Никандров, никогда не вредит делу», — присовокупил при этом Кондратенко.

Вот уже между столами засновали официантки в белых кокетливых передничках и наколках на голове. Чем примечательны были наши спартанские столовки — так это официантками. Отстояв в очередях за хлебом и талонами на «первое» и «второе», мы потом, как подгулявшие купчики, получали еду из рук официанток. Были они как и мы просты, наивны и неискушенны в тонкостях застольного этикета. Они тащили нам тарелки, опуская большие пальцы в суп; они называли редкостный пудинг из манной каши путником, форшмак — башмаком, котлеты — коклетами; они не давали себя в обиду и запросто обещали «вылить суп в харю», если едок посмел высказать какое-либо замечание о их бесцеремонности и грубости. Но до выливания супа дело доходило чрезвычайно редко, мы, питающиеся в столовке, тоже не обладали должной вежливостью и знанием этикета, и за словом в карман не лезли…

Припоздавшие гости приходили в столовую облепленные мокрым снегом. С наступлением вечера пурга забушевала сильнее. Ветер выл и бесновался, хлопал дверями пустых сушильных сараев.

А в столовой светло, тепло, уютно. Просим Стржалковского открыть вечер, сказать слово. Высокий, представительный, с пышной седой шевелюрой, одетый в безупречный костюм тройку, инженер поднимается над столом, берет рюмку (только на этом столе рюмки, на других стаканы, алюминиевые кружки, фаянсовые щербатые чайные чашки).