Сергей Мосияш - Одиссея батьки Махно

Тут начинает атаку с юга Донская дивизия, силами 4-й бригады. Махновцы повторяют свой излюбленный приём — пулемётный огонь тачанок и кавалерийский наскок. Только на этот раз во главе кавалеристов сам батько. Пленена и 4-я бригада.

Артиллерия красных умолкает, поскольку в деревне уже не только махновцы, но и свои. Передышка.

Махно собирает в штаб всех командиров.

— Товарищи, мы не можем обольщаться сегодняшними нашими успехами. Ночью надо идти на прорыв. Поскольку красные усиливают части с севера, предупреждая наш нажим именно в эту сторону, мы всерьёз начнём имитировать подготовку прорыва на юг, через Донской корпус. Разведка у красных, я полагаю, нисколько не хуже нашей. Поэтому, вернувшись с совещания, ведите разговор даже меж собой о южном варианте. Кожин свой полк сосредоточивает на юге села, посылает разведку с заданием нащупывать проходы. Если кто-то будет интересоваться: почему на юг? Отвечайте серьёзно: там у красных самый слабый участок.

— Нестор Иванович, вы полагаете, что красные начнут усиливать этот участок? — спросил Марченко.

— Вполне возможно. Но главное, они не будут нас ждать на севере на участке 42-й дивизии. Здесь, примерно в полночь, 126-я бригада будет сменяться резервной 124-й. Именно в эту пересмену я и ударю по ним. Но об этом не то что говорить, но и думать забудьте. Юг, и только.

— А что с пленными делать? — спросил Петренко.

— Как что? С собой берите на юг, туда, где сосредоточивается Кожин. Убеждён, среди них найдётся хитрый, умный, ловкий. Улизнёт к своим предупредить. Не мешайте герою орден зарабатывать.

— А после прорыва куда двигаем?

— На Конские Раздоры, там нас ждут обозы трёх или четырёх дивизий. Хороший куш. Надо его заработать. И только.

— Заработаем, — отозвался беззаботно Марченко.

Не спавший уже две ночи подряд главкомюж Фрунзе, выпив очередной стакан с содой, прилёг на диван и сразу словно провалился. Показалось, спал несколько секунд. Открыл глаза и увидел рядом встревоженного члена Реввоенсовета Гусева в запотевшем пенсне.

— Что случилось, Сергей Иванович?

— Махно прорвался.

— Как? — вскочил Фрунзе. — На чьём участке?

— На участке 42-й и 9-й кавдивизий.

— Кто сообщил?

— Только что звонил Грюнштейн.

— Мерзавцы! Ротозеи. Сорвать такую операцию! Упустить бандита, загнанного в угол. Свяжите меня с командармом-4.

— Невозможно, Михаил Васильевич. Он где-то в частях.

— Тогда с Грюнштейном, он-то, видимо, на месте.

Гусев снял трубку, приказал:

— Немедленно командующему на провод члена Реввоенсовета 4-й армии Грюнштейна.

Фрунзе взял трубку и сжал её до повеления пальцев:

— Докладывайте, Грюнштейн... Так... Ну и что ж, что устали? Это все отговорки — усталость, туман, ночь... Так вот, товарищ Грюнштейн, мы сейчас пишем приказ по фронту. Вы возглавите комиссию по расследованию... Выясните, кто виновен в прорыве банды, и передайте дело в Ревтрибунал... А вы как думали?.. Вплоть до расстрела, несмотря на должности и заслуги... Где он?.. Кто-кто? Махно, разумеется... На Конские Раздоры? Вы там с ума посходили... Это ж надо, в одно место пять обозов... Немедленно организуйте погоню за бандой. Немедленно.

Фрунзе бросил трубку, скомандовал:

— Сергей Иванович, садитесь к столу. Пишем приказ по фронту.

Гусев сел к столу, протёр платочком пенсне, защемил на переносице, взял ручку.

— Я готов, Михаил Васильевич.

В Конских Раздорах махновцам действительно досталась богатейшая добыча — обозы пяти дивизий с обмундированием, патронами, мукой, крупами, сахаром, жирами. Махно, понимая, что всё это богатство его армии не увезти, не переварить, приказал Серёгину:

— Григорий Иванович, только необходимое — патроны, обмундирование, сапоги. Одеть всех с иголочки. Остальное раздать крестьянам.

Силы красных, брошенные на уничтожение Махно, по количеству бойцов в десять раз превышали его отряд и, казалось, вот-вот его прихлопнут.

И далее они не раз окружали Махно, используя конницу, бронемашины, бронепоезда; но всякий раз махновцы вылезали из «мешка», оставляя с «носом» самых заслуженных красных полководцев. Снова разгневанный командарм метал громы и молнии:

— Товарищ Будённый, вы опять упустили банду.

— Да, товарищ Фрунзе, — кряхтел на другом конце провода командарм Первой Конной. — Он же, гад, что удумал: выстроил своих головорезов и с красным знаменем, с пением «Интернационала», двинулся в сторону моей второй бригады. Ну те видят: наши идут. Ещё и подпели им «вставай проклятьем». А они подъехали, выхватили шашки, полбригады вырубили. И ушли.

— До каких же пор вы будете попадаться на удочку этому бандиту?

— Мы учтём, товарищ Фрунзе. В другой раз не выскользнет, — давал Будённый очередное обещание, в душе уже начиная сомневаться в его исполнении: «Что ж это творится? Врангеля в десять дней разгромили, а тут за кучкой бандитов гоняемся и никакого сдвига». Нервничал Фрунзе. Выходил из равновесия в Москве вождь.

Красная Армия не давала Махно передышки, старалась ни на час не упускать банду из виду, атакуя её при первой возможности. Махно стал уклоняться от прямого столкновения с красными, слишком вымотаны были бойцы этой сумасшедшей гонкой, но не упускал случая разгромить или пленить часть, попадавшуюся на пути.

Так 19 декабря на хуторе Левуцком был захвачен штаб 2-й Петроградской бригады Сводной дивизии курсантов, охраняемый лишь комендантской ротой. Допрашивая ещё непротрезвевших красных командиров, Махно выяснил, что именно эта группа участвовала в разгроме корпуса Каретникова, и приказал порубить весь штаб:

— В память по Семёну. И только.

Хотел Щусь «расходовать» и роту, но Нестор да и Комиссия антимахновских дел в лице Василевского и Галины Андреевны воспротивились:

— Рядовых отпустить.

— Они наших не отпускают, — пытался доказать свою правоту Щусь.

— Мы — не они, — отвечала чисто по-учительски Галина.

Красные действительно всех пленных махновцев, как правило, расстреливали; мало этого, подлежали ликвидации и лица, сочувствующие им. Именно этот безграничный красный террор и пополнял махновский отряд новыми бойцами — мстителями за попранную свободу, за погибших родных и друзей.

Обобранный, обманутый народ — это неиссякаемый источник сопротивления. Но иезуитская мысль большевиков и здесь нашла способ расслоить, перессорить крестьян. В сёлах стали создаваться комитеты бедноты, в которые записывали голь перекатную, бездельников и тунеядцев, вручая им власть на селе. Работящие мужики, имевшие крепкое хозяйство, объявлялись кулаками и комбеды натравливали на них: «Грабь награбленное!» Когда в селе появлялся продотряд, первыми помощниками ему становились комбедовцы, знавшие, где и у кого есть хлеб, и рьяно помогавшие его отбирать. За такую услугу получали часть отобранного.