Сергей Мосияш - Одиссея батьки Махно

Село раскололось на две люто враждующие стороны — на бедных и кулаков. Большевики наконец-то добились своего. Советская власть и Красная Армия были на стороне комбедов, хотя хлеб выгребали у кулаков. Махно назвал эту политику «грязью». Едва ли не в каждой волости вспыхивали по сёлам кровопролитные потасовки, убийства из-за угла, через окно тёмной ночью.

Вот уж истина, комбеды привнесли в деревню такой КОМ БЕД, который и до сего дня не рассосался. Зависть к благополучию соседа, к его успеху — это чёрное наследие комбедов. Не случайно слово «кулак» до сих пор употребляется в ругательном смысле, а вот «бедный» — сочувственно. Большевиков уже нет, а их дело живёт и процветает: бедно живёшь — живи, разбогател — берегись.

На Совете Повстанческого штаба решили уходить на Правобережье, где, по разведданным, действовало ещё несколько повстанческих отрядов, к тому же Екатеринославщина была настолько вытоптана, разграблена белыми, красными, зелёными, что у крестьян брать стало нечего, они сами голодали.

— Двинем на Киевщину, будем подымать народ, — подытожил Махно. — Да и от красных может полегче станет. Ведь выспаться путём не дают.

22 декабря, соблюдая саженную дистанцию между тачанками и рядами всадников, Повстанческая армия по льду перешла Днепр.

То, что пленные красноармейцы так легко, а иногда и с радостью вливались в ряды Повстанческой армии, породило у Нестора надежду поднять против большевиков и Красную Армию. Сообщения агентов, рассылаемых Зиньковским во все стороны, обнадёживали штабарм. На заседании Реввоенсовета Лева докладывал:

— Комбриг Первой Конной Маслаков твёрдо на нашей стороне и готов выступить со дня на день.

— Чего же он тянет? — спрашивал Махно. — Первая Конная лупит нас нещадно, а он «готов выступить». Пусть выступает.

— Дело в том, что он пытается уговорить других командиров поддержать его, а вся армия разбросана по Таврии.

— Он дождётся, что его заметёт ЧК, как это случилось с командирами 30-й дивизии. Тоже были «готовы», а их в одну ночь повязали и заменили коммунистами. Передай Маслакову, что мы советуем ему выступать немедленно. Лучшей агитацией колеблющихся будет его выступление. А что от командарма Второй Конной слышно?

— От Миронова? Я послал к нему его брата, но пока никаких вестей нет.

— Миронов, увидев, что натворили большевики на его родном Дону, возмутился их политикой. И это надо использовать, иначе нас опередят чекисты. Надо послать к нему авторитетного человека.

— Кого?

— Ну вот хотя бы Вдовиченко, полный георгиевский кавалер.

— Но Трофим Яковлевич командует у нас Азовской группой, — пытался возразить Белаш.

— А Филипп Миронов — Второй Конармией. Два высоких начальника скорей договорятся. Верно, Трофим?

— Пожалуй, так, — согласился, усмехнувшись, Вдовиченко.

— Решено. Группу сдай Куриленко, а сам к Миронову. Если поднимешь Вторую Конармию, закачается и Первая Конная. Это будет действительно ход конём. А тебе ещё один «Георгий» обеспечен.

Но, судя по всему, и на Правобережье махновцам не суждено было «выспаться». С первого дня их преследовала Первая Конная и корпус Червоных казаков под командой Примакова. Иногда спасало положение то, что и махновцы были одеты в красноармейскую форму, захваченную в Конских Раздорах, и щеголяли в краснозвёздных шлемах и в шинелях с красными «разговорами». Так, перед Новоукраинкой Махно приказал свернуть чёрное знамя и развернуть красное. Вступили в город частью Первой Конной. Куриленке Нестор сказал:

— Василий, ты поднаторел у красных, скажи военкому, пусть тачанок и исправных телег подкинет.

— А что, сам не хочешь к нему?

— Опасаюсь, что моя рожа всем военкомам чекистами на фото показана.

Куриленко отправился к военкому, вошёл прямо в бурке в белой папахе, щёлкнув каблуками, представился:

— Комбриг Куриленко.

Военком протянул ему руку, поздоровались.

— У вас тут Махно, часом, не проходил? — справился Куриленко.

— Нет. Бог миловал. Да к нам он вряд ли сунется, у нас 90-й полк квартирует. Так что в случае чего...

— Выручайте, товарищ военком, гонимся за бандой от самого Днепра, телеги, тачанки разваливаются.

— Это моя обязанность. Сколько вам надо?

— Ну хотя бы сотню.

— Сотню, увы, не смогу, но половину постараюсь.

Военком постарался и был этим очень доволен. Куриленко подписал бумагу в получении означенных транспортных средств.

И уже через полчаса махновцы окружили казармы 90-го полка и, ударив со всех сторон из пулемётов, заставили сдаться. Комиссара с командиром тут же расстреляли, часть красноармейцев влили в свои ряды. Остальных Махно приказал раздеть.

— Раздетых их в бой не пошлют. А пока оденут, обуют, вооружат, мы уж далеко будем. Пусть греются у печек хлопцы.

Дерменжи, отвечавший за связь, лишил Новоукраинку телефонных аппаратов и повредил телеграфные.

На отдых расположились, отъехав 19 километров, в Песчаном Броде.

Начдив-14 Пархоменко решил окружить Песчаный Брод и уничтожить банду. Хотя комбриги ему докладывали, что кони выморены длинными переходами, им требуется отдых, Пархоменко успокаивал:

— Ничего, окружим банду, много скакать не придётся, а уничтожим, тогда и передохнем.

Александр Яковлевич заранее представлял себе, какие лица будут у Будённого и Примакова, когда он представит им неуловимого батьку или хотя бы его голову: «учитесь, командармы».

Однако у Махно, к удивлению начдива-14, оказались очень бдительные заставы и охранения. Вовремя открыли огонь, подняли тревогу. А батько лично повёл на прорыв свою армию и прорубился на юго-запад.

— Ничего, ничего, — успокаивал себя и других Пархоменко, — рано или поздно встретимся с ним...

Не предполагал Александр Яковлевич, сколь близко исполнение его желания.

Новый 1921 год махновцы встретили в беспрерывных боях. Красные наваливались то с одной, то с другой стороны.

Москва «бомбила» командюжа телеграммами: «Когда же наконец?» Фрунзе, глотая соду, наседал на командармов: «До каких пор?» Командармы распекали начдивов: «Вы что, бабы?» Несколько раз командюжу поступали ликующие срочные телеграммы: «Махно окружён. Через час-два доложим о его ликвидации».

Но проходили и час и два... и пять, а доклада не было.

— Товарищ Паук, — приказывал Фрунзе начальнику штаба. — Запросите командиров: где их доклад?

Командюж уже догадывался, что придёт оправдание. Так оно и случалось всякий раз. Входил Паук, докладывал со вздохом:

— У Махно оказались резвее кони.

Или:

— Махно опять заманил наших на пулемёты.

Михаил Васильевич опять лез в стол за содой, ворча под нос: «Гавнюки». Он так возненавидел этого проклятого Махно, что однажды, увидев его во сне, хотел всадить в него всю обойму из маузера. Но отчего-то пистолет давал осечку. Проснувшись в досаде, невольно подумал: «Не к добру сон».