Сергей Мосияш - Одиссея батьки Махно

Командир пулемётного полка Фома Кожин, видя, как безнаказанно их сжимают полукольцом красные, матерился и чуть не плакал:

— Ну хошь бы по ленточке... Я б вам показал...

Но на 200 пулемётов не было не то что «ленточки», — ни одного патрона. Видя безвыходное положение, Махно подозвал адъютанта Трояна:

— Гавря, вот тебе документ на красного взводного, скачи к бронепоезду. Да загляни в ксиву, кем ты будешь представляться.

Троян открыл удостоверение, прочёл:

— Командир взвода 84-го полка 14-й дивизии Пройдзисвет Тихон Петрович. А оно настоящее?

— Настоящее, настоящее. Запомни, Тихон — с того света спихан, ты красный взводный. Там сообразишь, что надо говорить. Возьми моего коня, он свежее.

Троян на батькином коне затрусил к бронепоезду и, чтоб привлечь к себе внимание, сорвал с головы краснозвёздный шлем, замахал им.

Подскакав к высокой насыпи, соскочил с коня, поскальзываясь на обледенелом скате, полез вверх к попыхивающему на рельсах железному чудищу. Там, видимо, заметили его ещё на подъезде, открыли визжащую стальную дверь. Ждали, подбадривали:

— Давай, давай, скребись, кавалерия.

Подали две тёплые руки, подхватили вверх, почти не дав упереться в ступеньку. Очутившись внутри бронепоезда, где Трояну показалось темно, как в бочке, он, взяв под козырёк, представился:

— Комвзвода Пройдзисвет. Мне бы командира бронепоезда.

— Ну я командир, — прогудел рядом сиплый басок.

— Товарищ командир, вот мой документ, — полез Троян было за пазуху за удостоверением.

— Да не треба, сынок, — молвил седоусый. — Чи я не бачу. Говори, с чим ты приихав?

Ободрённый таким доверием, Троян сказал:

— Пройдёмте к амбразуре, товарищ командир, я там покажу.

— Идемо, — согласился командир. — Вот тут, сынку, не зачепись головой.

Они прошли в другой отсек, где было гораздо светлее, подошли к амбразуре.

— Вот видите, — указал Гаврила на своих. — Это наша дивизия, а вон на горизонте, то махновцы, — указал на котовцев. — Наш начдив просит вас, как только мы пройдём через переезд на ту сторону, вы сразу же перекройте его бронепоездом. А когда бандиты приблизятся, встретьте их огнём.

— Це можно, — пробасил добродушно командир. — Заслоню вас, так и быть.

Вблизи на свету Троян рассмотрел командира бронепоезда. По въевшимся на рябом лице чёрным точкам определил: «Шахтёр. Поди ещё и неграмотен, раз не захотел удостоверение смотреть».

— А вы шо? 3 Махном цокнулись?

— Цокнулись, — отвечал Троян. — Да 8-я червоноказачья дивизия нас подвела. Вот перейдём на ту сторону, будем ждать их.

— Ну шож, давай, сынку, дуй до горы. Скажи начдиву, сполним як просить. Переезд займу, а через насыпь махны не прескочуть, бо дюже крута она да и склизка ж.

В очередной раз гремела «гроза» в поезде командюжа:

— Раззявы, — ругался Фрунзе. — Попутать своих с бандитами, это ж надо. Сергей Иванович, разберитесь с этим злосчастным командиром бронепоезда, в трибунал негодяя.

— Что вы, Михаил Васильевич, — уговаривал Гусев. — Он старый коммунист, как можно сразу в трибунал? Наказать, конечно, надо и по партийной и по строевой линии.

— По строевой? — ухватился Фрунзе. — По строевой — вон из бронепоезда, в пехоту рядовым.

— Он уже не мальчик, Михаил Васильевич.

— Тогда в обоз кучером болвана.

Комиссар Гусев морщился, не нравилось ему, что коммуниста, пусть и провинившегося, называют болваном. «Нельзя так. Мы ж его пока не исключили».

Конная группа Нестеровича столь рьяно взялась за выполнение приказа командюжа, что в течение трёх с половиной недель вела ежедневные бои с махновцами, не давая им передышки.

После объединения с отрядом Христового на заседании Повстанческого штаба было решено отделить от армии группу и направить её на Миргород, дабы хоть как-то сбить красных со следа или, на худой конец, облегчить жизнь основному ядру армии. Ясно, что в связи с этим Нестеровичу придётся делить свои силы.

Зиньковский вручил Христовому приказ за подписью Махно.

— Постарайтесь на одной из стоянок как бы нечаянно забыть этот приказ, чтоб у красных родилось предположение, что в вашей группе сам Махно. На кону голова батьки. Я знаю, у Нестеровича приказ: взять Махно живого или мёртвого. Хрен им — не батька.

В стычках с махновцами Нестеровичу, как правило, сопутствовал успех, поскольку у повстанцев почти не было боеприпасов. Из-за этого они бросили пушки, о чём не без гордости Нестерович докладывал по телефону Фрунзе:

— Нами захвачены трофеи — две пушки, а так же десять пулемётов. Бандиты бегут.

— А пленные? — спрашивал командюж.

— Есть, товарищ Фрунзе, 35 человек. Все расстреляны.

— А среди них не случилось Его?

— Пока нет. Но, я думаю, скоро и Его возьмём. Его обоз перегружен ранеными, боезапас на исходе. Так что далеко не уйдёт.

— Что ж вы? Если обоз перегружен, не можете догнать и отбить его?

— Он часто меняет лошадей, то у крестьян, то на конезаводах. Крестьяне его поддерживают, если б не они, он давно был бы в наших руках.

— Это я и без вас знаю, — оборвал Фрунзе. — Задача ваша остаётся прежняя — гнать Махно до полного его изнеможения, дабы окончательно покончить с главным повстанцем Украины.

Ах, как хотелось возразить командюжу: «А разве мы не изнемогаем?» Но вместо этого приходилось говорить требуемое:

— Есть гнать до полного изнеможения.

Основное ядро Повстанческой армии двинулось на север, где в районе Путивля и Белополья, по сведениям разведки, действовал отряд Шубы. Однако, прибыв туда, этот отряд не обнаружили и повернули в Курскую губернию, имея намерение установить контакт с Антоновым, хозяйничавшим на Тамбовщине.

Отдельные мелкие отряды приставали к Махно, неплохо сражались, но из родных мест уходить не желали. Нестор вполне их понимал, потому как самому чуть не каждую ночь снилась милая сердцу гуляйпольщина.

На курщине повстанцы наконец-то получили возможность отдохнуть, так как здесь красноармейских частей было меньше, чем на Украине, и они махновцев побаивались.

Узнав, что в Короче сосредоточены большие продовольственные склады Красной Армии, повстанцы захватили город, и Махно приказал:

— Всё, что в складах — награблено у народа, поэтому — открыть их и всё раздать населению.

— По скольку давать?

— Без ограничений, кто сколько унесёт. Времени для дележа нет.

Двое суток толпы народа клубились у складов, унося, увозя мешками, корзинами, бочками, благославляя спасителя и благодетеля Нестора Ивановича. Голод-то уже давал себя знать. Махно дивился:

— Берут своё, а благодарят меня. Чушь какая-то.

Теппер с Аршиновым трудились в типографии, печатая «Положение о вольных Советах». Поздно вечером Аршинов принёс батьке свежую кипу листов, пахнущих типографской краской. Махно с удовольствием вглядывался в текст, невольно останавливаясь на своих формулировках, столь понятных крестьянам, столь доходчивых и желанных.