Сергей Мосияш - Одиссея батьки Махно

— Вот насчёт золотопогонников, Нестор Иванович. Я при многолюдье не очень хотел распространяться, хоть там и командиры сидели, наверняка завтра по всей армии разнесут; а среди отрядов, я уверен, есть и деникинские уши. Так вот, наперво твоя задача — взять Волноваху, а оттуда — прямой путь на Мариуполь.

— А Бердянск?

— Ну Бердянск само собой, там на рейде, говорят, французы стоят. Если возьмёшь Мариуполь, буду ходатайствовать о награде.

— Ни черта ты не понял, Павел Ефимович, разве ж я за награды воюю? Можешь Григорьеву сулить, а мне лучше дай патронов и винтовок побольше. Вот и будет для меня награда.

— Я буду обеспечивать твой правый фланг. Возьму Мелитополь и попробую прорваться в Крым.

— В Крым? — удивился Нестор. — Зачем?

— Вот те раз. Владея Крымом, мы можем перерубить Деникину морские коммуникации. И потом, если честно, у меня с Крымом свои счёты.

— Личные что ли?

— В каком-то смысле. Когда меня ЦК отправил на подпольную работу в Севастополь, я попал к белым. Грозила мне, браток, стенка. Хорошо моя жена Коллонтай взялась за дело, вытащила меня из-под верного расстрела.

— А кто она у тебя?

— Член Совнаркома. Подняла шум: нельзя, мол, такого товарища, как Дыбенко, белым на съедение отдавать. Убедила Ленина, что я чуть ли не бриллиант в Революции. Меня обменяли на какого-то беляка, который у железного Феликса уже ждал пулю.

— Хорошо иметь такую жену, — сказал Нестор. — Может, всё же выпьем за неё.

— А ты что, не женат?

— Был. А потом ей сказали, что я убит, и она другого нашла. Но я не в претензии. Наливать что ли, бриллиант революции?

— Ладно. Наливай, но полстакана, а то не усну.

Волноваху махновцам пришлось брать дважды. Белые понимали, что эта станция открывает дорогу на Мариуполь, и дрались за неё отчаянно.

За неделю до взятия Волновахи Семён Каретников со своим отрядом, при поддержке кавалеристов Куриленки, взял Бердянск и по приказу Махно стал начальником его гарнизона. Нестор был доволен, что его соратнику нашлась наконец достойная его должность. В помощь Каретникову комендантом города и порта был назначен Уралов, а Черняк — начальником контрразведки Бердянска.

Поскольку главное направление очередного удара махновской бригады уже ясно прорисовывалось не только для красных, но и для белых, в Волноваху перебрался штаб во главе с батькой, и на 21 марта было назначено совещание командного состава. Помимо командиров на совещание прибыли и Чернокнижный с Херсонским, ездившие на III Всеукраинский съезд Советов.

Первым выступил Махно, чтобы довести до командиров приказ по группе войск Харьковского направления:

— Товарищи, на нашу дивизию возложена важная и ответственная задача. Комдив Дыбенко со 2-й бригадой идёт в наступление на Новоалексеевскую с целью овладения железной дорогой через Чонгарский полуостров, чтобы не дать противнику взорвать Чонгарский мост. Наша 3-я бригада наступает на Мариуполь, уничтожая живую силу противника. Город будут брать полки Куриленко и Тохтамышева. Учтите, на рейде Мариуполя присутствуют корабли Антанты и ещё неизвестно, как они себя поведут. Поэтому войти в город надо как можно быстрее. Слышь, Василий?

— Слышу, батька, — ответил Куриленко, откидывая со лба свою соломенную чёлку. — Влечу на плечах у противника.

— Теперь предоставим слово начальнику контрразведки Голику. Давай, Лева, докладывай.

Голик разложил перед собой листики, но говорил, почти в них не заглядывая:

— Что я хочу сказать о Крымской группе под командой Дыбенко, о которой вскользь упоминал батько. В его группу входит семь пехотных полков, один кавалерийский и сильная артиллерия. А у нас? Всего два полка, наши просьбы об оружии игнорируются, нас кормят «завтраками», а если и дают винтовки, то итальянские, под которые наши патроны не подходят. Что это, как не умысел? Создаётся впечатление, что нас хотят свести на нет. Наша бригада находится в постоянных кровопролитных боях. А где оценка нашим победам? Думаете у нас в верхах? Нет, — у наших врагов. Деникин установил премию за голову батьки Махно в полмиллиона рублей. Не за начдива, не за командующего, а за комбрига Махно.

— Спасибо, Лева, за информацию, — усмехнулся Нестор. — Была б самому не нужна, за полмиллиона отдал бы Деникину.

От этой мрачной шутки никто не засмеялся.

— Но, Нестор Иванович, у меня есть сведения, что вас хотят ликвидировать красные и вроде из охраны Дыбенко.

— Ерунда, Лева, я говорил на этот счёт с Дыбенко. Он меня заверил, что, если услышит, что против меня что-то затевается, первым меня предупредит.

— Не забывай, батька, что он большевик, а у них зачастую слова и дело — абсолютно разные вещи. Поэтому я предлагаю удвоить состав телохранителей батьки.

Это предложение было принято командирами единогласно.

— По тылам есть случаи преследования махновцев. Активизируются продотряды, в задачу которых входит изъятие хлеба у зажиточных крестьян без всякой оплаты. В пропагандистской работе властей замечается оживление, направленное на компрометацию нашего движения и лично товарища Махно.

— У тебя всё? — спросил хмурясь Махно.

— Всё, батько.

— А что скажут наши делегаты, вернувшиеся с III Всеукраинского съезда Советов? Чернокнижный?

— Увы, ничего хорошего. Во-первых, нам с Херсонским даже не дано было право голоса, хотя выступить мы смогли. Из всех решений стало ясно, что большевики многопартийную систему не потерпят, мы являемся для комиссаров политическими противниками.

— Это не ново, — хмуро заметил Махно и спросил Белаша: — Виктор, где комиссар Петров? Почему его нет?

— Он вроде в караульной роте.

— Пошли за ним. Продолжай, Чернокнижный.

— Против нас готовится и уже ведётся кампания клеветы и лжи с целью опорочить нас в глазах общества, а потом и ликвидировать.

В дверь заглянул встревоженный Чубенко и, встретившись глазами с взглядом батьки, попросил его выйти. Махно поднялся и, велев Чернокнижному продолжать, вышел.

— Что случилось?

— Нестор, там явились женщины из немецкой колонии Яблуковой, плачут, просятся к тебе. Там Щусь у них натворил чего-то нехорошее.

— Щусь? Он же днями ездил туда за контрибуцией.

— Ну да. И расстрелял там несколько человек.

— Мерзавец.

— Поговори с женщинами. Они чего-то просят.

Махно вышел на крыльцо и увидел группу плачущих женщин. Одна, узнав его, бросилась перед ним на колени:

— Ой... мойбауэр... нихт давай... эршиссен.

— Ты зайди, — сказал ей Махно. — Объяснишь.

Женщина пошла за ним, с нею шёл рядом Чубенко, стараясь как-то её ободрить:

— Батько разберётся, не реви.

В кабинете Махно кивнул Чубенко: